Читать книгу "Чужие сны - Дарья Сойфер"

Ладно, по крайней мере, ограничилось допросом в кабинете следователя. Было бы у них что-то посерьезнее, они бы закрыли ее. Жалко, конечно, бабушку, у которой давление скакнуло, когда на пороге появилась сначала Лия, а потом оперативники. Деда с его верой в непогрешимую святость внучки. Но, может, оно и к лучшему, что ее нашли сразу. Дольше бы искали – сильнее бы укрепились в своих подозрениях. А так сразу увидели, что она ни от кого не скрывается.

Странно другое: следователь вызвал Орлову. И именно с ней Лия столкнулась тогда в кабинете. Спивак, Бероев и Орлова. Кто-то охотился именно за их историями болезни. Кто-то даже взломал компьютер Фомина, видимо из-за них. Стал бы кто-то заморачиваться из-за трех обыкновенных шизиков? Их и так пруд пруди. Значит, именно они втроем чем-то интересны загадочному хакеру. А если у Лии и вправду сверхспособность, связанная со снами, у Мурада тоже, значит, и Орлова не просто девочка-булочка?

Наташа и Лия обе поняли, что встретились не случайно, что их объединяет нечто общее. Разумеется, Лия тут же сбежала от следователя куда подальше, не стала дожидаться Наталью. У той на лице было написано, что она жаждет поболтать с Лией, – нельзя было этого допустить ни в коем случае. Если бы следователь хоть на секунду заподозрил, что девушки связаны, стал бы копать еще усерднее. Лия запомнила все, что хотела: имя, фамилию, лицо, – и пулей выскочила из мрачного здания.

Она облегчила себе страдания с кошмарами, когда спасла человека, но при этом все донельзя усложнилось. Сделать вид, что ничего не произошло, она уже не могла. Ее тянуло выяснить, что конкретно творится, почему именно с ней и кто копал под нее. И в одиночку это сделать было не то чтобы трудно, скорее боязно. А значит… Мурад.

Одна проблема: довольно наивно ждать помощи от человека, которого ты вырубила аминазином на парковке. И оставила лежать на асфальте без наличности в кармане. Захочет ли он вообще разговаривать с ней после такого? Лия усмехнулась. Это с ней-то? Захочет. Не родился еще тот, кто устоит перед ее виноватым взглядом.

Для начала Лия решила дать Мураду время отойти от побочек. Поехала домой, к бабушке с дедом. Наверное, они уже извелись от волнения: блудную внучку разыскивает полиция, вызывает на допрос, и вот уже темно, а ее все нет…

Ноздри защекотал холодок корвалола, как только Лия переступила через порог.

– Явилась… – донесся с кухни траурный бабушкин голос.

– Валь, ну чего ты начинаешь! – По паркету скрябнул стул, и в дверном проеме появился дед. – Лиш, как оно?

– Нормально. – Лия выдавила улыбку, стянула стриптизерские сапоги, выпуталась из шуршащей куртки.

– И где ты все это купила?

– Да так… подруга отдала…

– Лиш… – Дед опасливо оглянулся назад, потом подошел ближе к внучке и понизил голос: – Слушай, я в любом случае на твоей стороне. Если есть что-то, что я должен знать… или помочь там…

– Я никого не убивала.

– Да ну тебя!.. Я не сомневался, как тебе только в голову пришло! Просто если что не так… Имей в виду… У Чернышева деверь юрист. Пал Ефимыч. Солидный такой, он этого оправдал… как его… Да знаешь ты! В десятом году, еще мать его тогда с инфарктом забрали. Дорого берет, зараза, но ты только скажи. Соберем. И дядь Толя одолжит, они на баню копили…

– Дед, я справлюсь. – Лия заглянула ему в глаза. Сейчас она не пыталась изобразить жертву, продавить на жалость или убедить в своей беззащитности. На дедушку она смотрела честным, прямым взглядом, в котором явно читалось: «Отгрызу руку любому, кто попытается засадить меня за чужое преступление». Ну или просто: «Покусаю».

Дед качнул головой и хотел сказать что-то еще, но в прихожую призраком справедливости вплыла Валентина Михайловна.

– Тебя отпустили под подписку? – произнесла она со скорбным достоинством.

– Нет, сбежала.

Лия фыркнула и протиснулась на кухню. К тонкому холодку корвалола примешивался густой запах тушеной свинины. Что-что, а готовить бабушка умела. Пусть жирно, пусть тяжело, пусть желудок взывал о пощаде после каждой трапезы, но, черт подери, если Лия о чем и скучала в больнице, то о человеческой еде. Из-за нравоучений, правда, она усваивалась еще хуже, чем из-за жиров и углеводов, но теперь, когда балетная часть жизни была ампутирована безвозвратно, терять Лии было нечего.

Забавно, в психушке все время вспоминалась бабушкина квартира. Мелькала в голове мысль: «Хочу домой». И вроде лежала Лия не так долго, а вернулась – и кухня выглядит маленькой, тесной. Чужой. И снова искрой пробежало в сознании: «Хочу домой». Лия ухватила это желание за хвостик, силком втащила обратно, разглядела. Куда домой? Где теперь дом? Есть ли он вообще?.. Никакой конкретики. Просто куда-нибудь прибиться, в какой-нибудь, но свой угол. А здесь она в гостях.

– Садись, положу. – Бабушка вытащила тарелку.

Даже Валентина Михайловна ведет себя так, будто домой пришел посторонний человек. Вся подтянута, причесана, подает еду… И в каждом движении, в каждом слове и взгляде Лие чудилось еле сдерживаемое раздражение.

– О чем ты думала? – Тарелка тяжело стукнула по столу, следом, звякнув «подавись», упала ложка. – Ты хоть понимаешь, что теперь о нас скажут соседи? Пощекотала нервы психиатрией – теперь полиция? Что ты пытаешься доказать?

Лия молча растерла челюстями кусочек мяса.

– У меня давление было сто пятьдесят. – Бабушка вытерла узловатые руки вафельным полотенцем. – Пришлось просить Тамару, чтобы поставила укол. Знаешь, как она на меня смотрела? Как на зэчку какую-нибудь!

– Валь, да перестань уже, – робко вмешался дед.

– А что ты мне валькаешь? – Валентина Михайловна швырнула полотенце и поджала губы. Морщинистые щеки подрагивали от напряжения. – Набаловали ее – вот, получи, распишись. Я говорила ее отцу… – Голос прервался. – Я ему говорила: перестаньте с ней носиться. Что он, что Шура… А плоды – мне. Чем я заслужила?!

– Дай ты ей поесть спокойно… – Дед покосился на Лию, которая все так же тихо и методично поглощала ужин.

– У нас в семье таких не было. Я понимаю, была бы дурная наследственность. Вон Фроловы взяли тогда мальчонку из детдома. И все говорили, мол, какие молодцы, какие люди порядочные. И что? Вырос и порубил их всех топором. Но ты-то у нас в кого такая, а? Рома был… такой хороший, такой положительный. Ни одного замечания в школе! В институте в профсоюзе студенческом, как его хвалили, помню… Отец мой в райисполкоме… Царствие ему… – Бабушка перекрестилась.

Лия молчала. И не потому, что ответить было нечего. Просто знала: если начнет, если хоть слово скажет, уже не остановится. И про Фроловых, которые этого «мальчонку» били. Издевались над ним, ломали табуретки о хребет. Лия помнила этого затравленного парня, в школе сидел на задней парте и вздрагивал от случайного движения над головой. Зарубил топором? Удивительно, что так поздно. О, Лия могла бы сейчас с пеной у рта спорить, доказывать свою правоту… Но тогда бы у бабушки снова скакнуло давление, снова позвали бы тетю Тамару – не столько за уколом, сколько чтобы предъявить ей тупиковую ветвь на генеалогическом древе.