Читать книгу "Ахульго - Шапи Казиев"

Следом потянулись аманаты, взятые Шамилем в залог сохранения некоторыми аулами нейтрального положения. Но и они вышли не все. Кое-кто остался на Ахульго. За время блокады они на многое стали смотреть иначе и решили принять сторону Шамиля, тем более что наступал мир. Перебежчики, бывшие на Ахульго, выходить наотрез отказались.

Взамен вышедших Граббе отпустил пленных горцев. Им не позволили подняться на Ахульго, и они отправились в свои аулы. Затем наступила очередь пленных, содержавшихся в Игали. Туда с письмом от Шамиля был отправлен Джамал, которому обещали не чинить его сыну препятствий по службе, если он вызволит пленных.

Лиза уже совсем свыклась с образом жизни в ауле. Завела себе подруг, делилась с ними своими горестями, помогала по хозяйству. Горянкам она так пришлась по душе, что они оставляли с ней детей, отправляясь в сады собирать урожай, а некоторые даже обещали найти Лизе мужа, если ее Михаила убьют под Ахульго.

Лиза тосковала, глядя на чужих детей. Приглядывая за младенцами, качая их в колыбели, она представляла, какими будут ее дети, выбирала им имена и верила, что это случится очень скоро. А по ночам она плакала о своем несчастном муже, за которого боялась больше, чем за себя. Легчало ей лишь тогда, когда вдруг прекращалась недалекая канонада. Вот уже несколько дней пушек не было слышно, и Лиза начала верить, что все кончилось и скоро она увидит своего супруга. Она хотела быть ему хорошей женой. Она готова была выкупить его, окажись Михаил в плену. Пусть бы они лишились своего состояния, этого Лиза не боялась. Живя в горах, она многому научилась – ходить за водой и готовить еду, доить коров и делать кизяк из коровьих лепешек, которые в ее родном имении употреблялись лишь как навоз, прясть овечью шерсть, ткать ковры и паласы, она уже управлялась с челноком так же легко, как раньше – с веером на балах. Ей нравилось, что горцы живут самодостаточно, получая от природы и трудов своих все, что им нужно. Она бы смогла теперь сама сшить мужу красивую черкеску, лишь бы он поскорее принял Лизу в свои объятия. Лиза приняла и некоторые горские обычаи, которые находила небесполезными. Однажды они помогли ей спасти жизнь Аванесу.

Маркитант тяжело переносил вынужденное безделье. Военные походы всегда приносили ему немалые доходы, а тут он лишился всего и нес новые убытки, не имея возможности выписывать из Шуры нужные товары, которых припас в избытке. Теперь он целыми днями слонялся по аулу, напевая тоскливую песню и привычно прикидывая, что бы можно было предложить горцам из новых товаров, а что из местных товаров купили бы знакомые купцы в России. Больше всего Аванесу нравились чудесные персики, только это был товар деликатный и мог быстро испортиться. Будь тут хорошие дороги – тогда бы другое дело.

– И чего царь зря деньги тратит? – размышлял Аванес.

– Провели бы дороги хорошие и торговали себе. Горец, он тоже человек, и ему хорошо жить хочется, а не воевать понапрасну. А кому воевать охота – пусть воюет за хорошие деньги. Мало ли у России врагов? На всех рекрутов не напасешься. А горцы – они будто в седле рождаются да с кинжалом в руках, такие в войне многого стоя т.

Но в домах у горцев примечал Аванес и другое. Здесь было много всякого добра, монет, украшений с незапамятных времен, неизвестно откуда и какими волнами истории занесенных. Знакомые маркитанты говорили, что на такие древности в столицах необычайный спрос, особенно среди ученых людей. Да и самому Аванесу в Шуре проигравшиеся офицеры не раз приносили занятные вещицы почти задаром. Но покупать в Игали Аванесу было не на что, да горцы вряд ли бы и продали то, что хранили веками как семейную реликвию.

Однажды, слоняясь по аулу, Аванес поспорил на базаре с продавцом оружия о том, что лучше: горская сабля или казачья шашка. Аванес так увлекся милой сердцу стихией торговли, что не заметил, как сгоряча сболтнул лишнего, заявив, что отдал бы две сабли за одну шашку. Он знал, что неправ, но не смог удержаться, чтобы не поторговаться хотя бы так. На шум начал сбегаться народ, тут же оказалась и Лиза. Когда дело приняло опасный оборот и противники уже схватили друг друга за грудки, Лиза сорвала с себя платок и бросила его между дерущимися. Поединок закончился, не успев как следует начаться.

Горцы были поражены не столько отвагой Лизы, сколько тому, как она усвоила их древний обычай, позволяющий женщине прекратить самую горячую схватку. После этого случая Лизу стали уважать даже мужчины.

Но привычная жизнь в Игали неожиданно нарушилась. Стало известно, что к аулу приближается горская милиция, а с нею – батальон Кабардинского полка. Первыми, заслышав сигнальные горны, забеспокоились лошади переселенцев из оставленных аулов. Они нетерпеливо ржали, беспокойно фыркали и били копытами землю, зная, что вот-вот явятся хозяева и начнут их сделать. Следом за лошадьми забегали коровы и козы, будто готовясь спасаться из окружаемого аула. Тем временем жители готовились защищать аул, а небольшая партия мюридов помчалась на помощь своим товарищам, стоявшим на подступах к Игали.

Однако на этот раз схватка не состоялась. От отряда противника отделилась небольшая группа, которая доставила на позиции игалинцев почтенного Джамала, которого в Игали знали. Джамал явился с письмом от Шамиля, велевшего обменять содержащихся в Игали пленных на горцев, которых отдавал Граббе, среди которых были и игалинцы.

Меняли всех на всех, включая раненых. Аванес не верил своему счастью, горячо благодарил Джамала и обещал не остаться в долгу. Но с Лизой случилась неожиданная заминка. Как ни стремилась она к своему мужу, но все же отказывалась покидать Игали, не получив обратно футляр с дуэльными пистолетами, которые обещала Аркадию сохранить. Чтобы получить обратно пистолеты, потребовалось немалое дипломатическое искусство Джамала, к которому Аванес присоединил щедрые посулы завалить аул дешевыми фабричными товарами, среди которых горцев особенно интересовали самовары.

Наконец, обмен благополучно совершился. Игалинцы с облегчением узнали, что скоро может наступить долгожданный мир. А Лиза, спешившая к мужу, выпросила у командира батальона коня, чтобы поскорее добраться до Ахульго. Командир, опешивший от вида княгини-амазонки в горском наряде, не смог отказать, и Лиза поскакала вперед, сопровождаемая гикающими и свистящими от удивления милиционерами.

Приближаясь к лагерю, они увидели бегущего к ним навстречу человека. Это был Михаил Нерский. Узнав, что в Игали меняют пленных, он попросил, что бы и его отпустили туда. Нерского не пускали, он еще числился раненым, но он сорвал с головы повязку и объявил, что совершенно выздоровел. И главному лекарю ничего не оставалось, как выписать его из лазарета.

Когда Нерский узнал во всаднице свою жену, он встал у нее на пути, раскинув руки.

– Елизавета! – кричал он.

– Это я! Лиза!

Лиза осадила коня. Она тысячи раз представляла себе, как чудесна и романтична будет эта встреча, как сердце поможет ей отличить ее героя-мужа среди множества блистательных офицеров, как замрет от умиления весь отряд во главе с генералом Граббе, когда супруг обретет свою прекрасную, верную супругу после долгой, мучительной разлуки. Но все вышло иначе. И она узнала мужа скорее по голосу, чем увидев высохшего от жары человека в выцветшем, изодранном сюртуке, треснувшей по швам фуражке и сбитых пыльных сапогах, какие бы не надел последний слуга в ее имении. И все же сердце Лизы готово было выпрыгнуть из груди от охватившего ее счастья.