Читать книгу "Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия - Владимир Колотенко"

– Сократом!..

– Это в честь кого же? – спрашиваю я.

– В честь твоего Чуича! Кого же еще?..

– Чуича?!!

– Или Сенекой…

– ?..

– Или, если хочешь, – Аристотелем… Если хочешь.

– В честь Жоры?

– Именно! В честь твоего пропавшего без вести Жоры.

– Хорошо, – соглашаюсь я, – назовем его, быть по-твоему, назовем его просто: Георгием!..

– Прекрасное имя!..

– Красное! Аж горячее… Крепкое, как Сократ!..

– Ты же можешь клонировать Жору, – говорит Юлия, – можешь, можешь!!! Если захочешь!!!

Я представляю себе: колонии клонов! Чуичи, Чуичи, Чуичи… Это невозможно себе представить – чуичичуичичуичичуичичуичичуичи…

– Будь по-твоему, – соглашается Юлия, – Сократ так Сократ… Я могу себе это только представить.

Если захочу…

Глава 17

Я рассказывал ей историю за историей, как мне казалось, историю своей жизни, рассказывал торопясь, спеша от истории к истории, порой невпопад, все, что приходило в данный момент на ум, обычный поток сознания, мейнстрим, все, что, казалось, на мой взгляд, важным, то, чего нельзя не рассказывать, вернее нельзя забывать, рассказывал, не заботясь о хронологии и не подбирая красивых слов, сухо, а порой даже тошно было слушать: одно и то же, одно и тоже, с дотошными подробностями и повторами, так, что хотелось затыкать уши, но и настойчиво, с завидным упрямством педагога, которому есть что сказать, вложить в голову слушающего то, что нужно вложить и так, чтобы это знание вскоре не выветрилось, осталось надолго, может быть, навсегда, рассказывал и рассказывал…

– За это время прошло много времени…

– Да уж…

– Мой усталый ум не в состоянии все припомнить…

Лена слушала…

– …нас просто стерли в порошок жернова наших желаний…

Лена лишь сочувственно кивала.

– И вот я стою на распутье…

Я и всамом деле не знаю, с чего начинать.

– Да ты просто чудик, чудак! Выпить хочешь?..

Я только пожимаю плечами: я и этого не знаю.

– А ты напиши, напиши обо всем, об этом, – предложила вдруг Лена, едва сдерживая себя от очередной порции смеха, – о своей пирамиде, о вселенской любви, о генах…

Она так шутила, он так умно шутила.

– Конечно, конечно, – улыбаясь, отвечал я, – напишу, напишу…

– Напиши, напиши… Ты так здорово об этом рассказываешь. Вдруг прочтут и поймут…

– Напишу, напишу…

Потом, мы уже расходились в разные стороны, пятясь, как раки, с радостными лицами и улыбками на устах, она вдруг зачастила:

– Ну, пока, будь здоров, ну, пока… ну, пока…

– Ага, ну, пока… счастливо…

Пока она не споткнулась о камень или о какой-то бордюр, или пень, и тогда можно было слышать ее бурчание… И я опять рассмеялся. Шутка удалась.

А когда день прошел, пришла ночь, за окном загустели сумерки и погасли в доме напротив огни, я прислушался – в доме спали. Я тихонечко выбрался из-под теплого одеяла и по стеночке, не дыша и глуша полами халата стук собственного сердца, босиком…

– Ты куда?..

– Спи, я счас…

… босиком выполз в кухню. Без очков и в пупырышках по всей коже. Найдя на ощупь вчетверо сложенный лист бумаги и ручку, припрятанные еще днем под немытой тарелкой супа, и забравшись с ногами на ледяной табурет, я включил настольную лампу. Тишина. Я расправил лист, два-три раза черкнул по бумаге пером, чтобы убедиться оставляет оно хоть какой-то след, и немного подумал. Что ж, вперед, кто-то должен быть первым! Надо, нужно писать, думал я, чтобы не забыть, чтобы каждый знал, как там было вчера и вчера, и позапозавчера, и два года тому назад, и две тысячи лет, и три тысячи лет или даже семь, или даже все восемь тысяч лет назад, и давно-предавно, так, что даже не вспомнить, что там было тогда в начале всего – курица или яйцо, или крошечное зерно, или просто какая-то мировая пыль? Что там было в начале, в начале всего?.. Ничего? Пустота? Мрак и тлен? И мир, и покой! Или что?..

– В Начале было Слово, – прошептал я и прислушался, ожидая чего-то – тишина… И затем эту мысль перенес на бумагу…

В тишине только скрип пера.

Это были первые слова, которые увидели свет.

И пошло-поехало…

И пошло.

И поехало.

Так было положено Начало.

Всего…

– Да-да, ты рассказывал… Ты взял на себя роль…

– Рассказчика… Всего лишь рассказчика…

Как радостно время от времени воскресить в памяти прелестные мгновения молодости, когда жизнь казалась простой и беспечной и не требовала никакой платы за любопытство и наслаждения, которыми она щедро тебя одарила!

– А как сложились ваши отношения с Аней?

Да-да, наши отношения с Аней… Вот о чем бы я хотел еще рассказать. Как сложились? Я убежден, что как бы они ни сложились, это бы ничего не изменило. При мысли об этом сердце сжимается, как при виде пропасти, которая вдруг возникает на твоем пути.

Оказалось – я рассказывал новую историю, новейшую, и даже не историю, а путь, новый путь, я бы сказал, алгоритм, алгоритм построения новой жизни, светлой, радостной, совершенной, да, Совершенной, Путь, который был указан давно, но так просто и четко не выписан, пошажно и посоразмерно и аж погенно (словцо-то какое), да-да, аж погенно… Каждому гену – свою тропку, которая вывела бы все-все гены Жизни на Дорогу Любви… Да!..

– Ты мне все уши прожужжал своим совершенством, – говорит Лена. – Ты бы лучше…

И эта история повторяется.

– Эта твоя философия неуспеха, не очень-то принимается современниками. Добиться успеха, стать знаменитым… Об этом только и твердят на каждом шагу.

С успехом не так все просто. Никакое скопление народа не должно, считаю я, мешать тебе приближать совершенство. Даже если перед тобой крепко запрут двери, его можно затащить через окно.

– Мир туп и сер оттого, что в нем закончились лампочки.

Нужно изменить сущность успеха, его формулу, кость… Нужно научиться стыдиться… Наконец, – sapere aude![71]И вскоре ветви деревьев начнут гнуться под тяжестью его плодов.

Мне не стыдно за Аню.

В том памятном заснеженном январе, когда мир узнал о случившемся (цунами!), мы встретились на каком-то симпозиуме… Потом Юля пришла ко мне летом с рекомендательным письмом академика, был июнь или июль, а потом, в августе, мы отправились в первое свое путешествие на автомобиле. С ней я стал забывать прошлое, которое никак не отпускало меня… В ней я нашел, наконец нашел то, что так тщетно искал в других: мы срослись душами, срослись так, что заканчивали фразы друг друга…