Читать книгу "Адвокат. Судья. Вор - Андрей Константинов"

– Да Копытов, участковый этот коррумпированный с Васильевского… Мы его немножко поучили, а то он вздумал в полный отказняк пойти… И надо ж так, эта сука клыком своим поганым кожу мне на «колесе» распорол… Новые совсем ботинки…

Дошло до Ващанова не сразу, а когда дошло, то почему-то очень холодно стало в животе, хотя и был Геннадий Петрович не из слабонервных и за годы в ментовке навидался всякого. Подполковник дернул кадыком и вдруг спросил тихо:

– Вова, ты когда маленьким был, ноги у кузнечиков не отрывал?

– Нет, – ответил Владимир Николаевич чуть обиженно. – Не отрывал… Да этот Копытов, товарищ подполковник, мразь законченная, вы же сами материалы читали…

(Володя Колбасов трудился в тринадцатом отделе – отделе по борьбе с коррупцией. Этот отдел ОРБ ненавидели все менты города – правильные и неправильные. Потому что именно этот отдел сажал на нары и тех, и других.)

– Да, – сказал Ващанов. – Читал… Конечно, Володя, все правильно.

Подполковник искоса глянул на опера и неожиданно почувствовал страх. С ним вообще в последнее время частенько стали случаться приступы холодного ужаса, но в данном случае Геннадий Петрович вдруг подумал о том, что, вывернись ситуация как-то по-другому, и Володя Колбасов мог бы с такой же легкостью и об него, Ващанова, свои ботинки испортить… И так же расстраивался бы потом…

Подполковник и раньше в глубине души побаивался Колбасова. Ну не то чтобы даже побаивался, а так – опасался… Дело было в том, что числились за Владимиром Николаевичем два трупа. Вполне официальных, естественно, безо всякой там уголовщины, – просто во время двух задержаний Колбасов счел необходимым применить оружие, и в результате два бандюгана ласты склеили… Все правомерно было, все обоснованно, никаких претензий оперу никто не выказывал…

А вот Ващанову за все шестнадцать лет в органах ни разу стрелять в живого человека не приходилось. Когда он в операх бегал, время было другое: тогда любой выстрел (даже в воздух) считался событием чрезвычайным, немедленно назначалось служебное расследование и начиналась прокурорская проверка. Короче, в те времена опера предпочитали стволами только бутылки с пивом открывать, а стрелять – стрелять себе дороже выходило…

Поэтому и поглядывал Геннадий Петрович на Колбасова с некой им самим неконтролируемой опаской – так почти всегда смотрит никого не убивавший человек на того, кому кровушку чужую пролить довелось… Но опаска опаской, а при этом понимал Ващанов, что не обойтись ему без опера, потому что тот умел и мог делать то, чего не мог и не умел подполковник… А самое неприятное заключалось в том, что и Колбасов, кажется, начал понимать это. Проскальзывало его понимание сквозь маску почтительного, дисциплинированного подчиненного…

– Ладно, Володя, – устало подпер скулу рукой подполковник. – Рассказывай, с чем пришел. Или у меня в кабинете светлее, царапины на ботинках лучше разглядеть можно?

Колбасов виновато хмыкнул, но тут же приосанился, понимая, что принесенная им новость окажется для шефа чрезвычайно важной.

– Информация есть, Геннадий Петрович… Любопытная. Через три дня, в понедельник в двадцать ноль-ноль, Серегин-Обнорский и Кондрашов встречаются в баньке на Александра Матросова. Журналист собирается сообщить своему дружку кое-что важное об антикварах и антиквариате…

Опер смотрел Ващанову прямо в глаза не мигая, и подполковника слегка заколотило, потому что он очень хорошо понял цену этой информации.

– Хорошо, Вова, – севшим голосом сказал после долгой паузы подполковник. – Хорошо… Ты иди пока к себе, мне часок-другой подумать надо, а потом пошепчемся и решим все…

Лукавил Ващанов. На самом деле принципиальное решение он принял уже тогда, когда они с Колбасовым молча смотрели друг другу в глаза, а время ему было нужно лишь для отработки деталей…

Когда опер вышел, подполковник закурил и постарался спокойно еще раз все просчитать.

Итак, Серегин и Кондрашов встречаются в бане для доверительного разговора. Конечно, самое толковое было бы в этой ситуации просто проконтролировать встречу техническими средствами. Это если бы разработка журналиста была легальной. Да дело, если уж совсем по совести, не в прокурорской санкции на литеру – можно было бы обставиться и для прокурора, не впервой, как говорится… А вот что там в бане этот Обнорский болтать начнет? Своих-то личных возможностей для прослушивания у Ващанова не было, такие мероприятия осуществляла отдельная служба, и результаты никак не стали бы исключительной собственностью подполковника – с расшифровками могли ознакомиться и другие люди, у которых возникло бы много вопросов…

Можно было бы, конечно, слить информацию о предстоящем рандеву в сауне Палычу, а его ребятки без всяких глупых прокурорских санкций отлично срубили бы, о чем Андрюша с Женей покалякать решили… Но отдавать Антибиотику «полуфабрикат» не хотелось. Очень не хотелось. Палыч в последнее время стал меньше доверять подполковнику, а стало быть, Ващанову необходима была убедительная реабилитация. Геннадию Петровичу позарез нужно было показать не только свою полезность, но и необходимость, и даже незаменимость. А все это мог дать только конкретный, убедительный и осязаемый результат… О чем там Кондрашов с Обнорским в бане болтать будут – это еще бабушка сказала надвое. Интересный разговор у них сложится – все лавры себе Палыч заберет, а если туфта пойдет – виноватым Ващанов окажется… Ну и было еще одно обстоятельство: если Серегин действительно знает что-то об «Эгине», то было бы очень даже неплохо, если бы информацию эту снял с него именно Ващанов… Мало ли как дело повернется… Информация никогда лишней не бывает… нет, подполковник не собирался крысятить картину, даже если все сложилось бы удачно… Но если именно он, Ващанов, принесет «Эгину» Палычу на блюдечке, тогда и цена за работу вырастет… Существенно вырастет…

Геннадий Петрович вздохнул. Раз такой расклад получается – что ж… Дорожка остается только одна… Только одна. И, к сожалению, она очень узкая и скользкая… Но ведь мы не всегда свои дороги выбираем. Иногда и они выбирают нас…

Колбасова к себе в кабинет подполковник вызвал только под вечер. Разговор предстоял долгий и вязкий, хотя Ващанов и был уверен в том, что опер и сам все прекрасно понимает. Взгляд иногда говорит больше, чем длинная речь…

– Ты проходи, Вова, проходи, присаживайся… Умаялся небось? «Наполеончиком» побалуемся?

– Не откажусь, – скромно кивнул Колбасов.

Геннадий Петрович сходил к заветному холодильнику, извлек оттуда пузатую черно-зеленую бутылку, быстро скрутил пробку, расплескал по двум стаканам золотистую жидкость.

– Ну, будем, что ли?..

Они чокнулись, выпили коньяк, как водку, подышали потом тяжело, покряхтели. Закурили.

– Интересная штука жизнь, – издалека начал Ващанов. – Сплошные несправедливости вокруг. Тот, кто ворует, на Майами загорает, а ведь воруют, Вова, воруют по-черному… А кто-то до получки не дотягивает…

– Известное дело, – откликнулся Колбасов. – Кому – нары, а кому – Канары…