Читать книгу "Нагие и мертвые - Норман Мейлер"

Он потерпел поражение, и это причиняло ему жгучую боль. Никогда у него больше не будет возможности подняться на эту гору.

Крофт все еще сомневался и несколько раз задавался вопросом, смог бы он подняться на нее. Вновь им овладело беспокойство и страх, как и тогда, когда он карабкался по скалистой лестнице.

Если бы он шел один, никто бы ему не мешал и не сдерживал его.

Но внезапно он понял, что не мог бы пойти один, без людей. Пустые голые холмы лишили бы мужества любого человека.

Через несколько часов они вернутся назад. В темноте будут устанавливать свои палатки и, возможно, получат по кружке горячего кофе. А завтра снова начнется бесконечная скучная рутина трудных и бедных событиями дней. Разведка казалась уже чем-то далеким и нереальным, но таким же нереальным был для них сейчас и бивачный лагерь. В армии все было нереальным.

Крофт по-прежнему смотрел на гору. Он лишился ее, лишился возможности сделать какое-то мучительное открытие в самом себе.

И не только в себе.

В жизни вообще. Во всем.

ПРИГЛУШЕННЫЙ ХОР.

Что мы будем делать, когда вернемся домой? (Иногда об этом говорят вслух, но большей частью думают про себя.)

Ред. Буду заниматься теми же проклятыми делами, что и прежде. А что же еще делать?

Браун. Когда мы прибудем в Сан-Франциско, я получу все свое жалованье и устрою такую попойку, какой этот город еще не видывал. Потом перехвачу какую-нибудь проститутку и целых две недели не буду делать ничего, только спать с ней и пить. Потом, не торопясь, отправлюсь к себе домой в Канзас. Буду останавливаться по пути, когда мне этого чертовски захочется, чтобы как следует кутнуть. А потом загляну к своей жене. Я не скажу ей заранее, что еду; я ей устрою маленький сюрприз. Прихвачу с собой свидетелей и, клянусь, вышвырну ее из дома. На виду у всех. У нас тут такое… Застряли здесь бог знает насколько, и никто не знает, когда получит эту маленькую хреновину в лоб. Только ждешь и исходишь потом. И узнаешь о себе такие вещи, которые, ей богу, не стоят того, чтобы их узнавать.

Галлахер. Все, что я знаю, — это то, что есть проклятый счет, который должен быть оплачен. Он должен быть оплачен. И кто-то должен будет платить по нему, кто-то будет вбивать кое-что в головы поганых гражданских крыс.

Гольдстейн. О, я прямо-таки вижу, как возвращаюсь домой. Это будет ранним утром, я возьму такси у вокзала Гранд-Сентрал и проеду на нем весь путь до нашего дома в Флэтбуше. Потом поднимусь по лестнице и позвоню. Натали будет гадать, кто это, потом подойдет к двери и спросит… О, я не знаю, что будет дальше. Будет так много времени…

Мартинес. Поеду в Сан-Антонио. Может, навещу свою родню. Поброжу по городу. Очень хороши девчонки-мексиканки в Сан-Антонио. У меня будет много пачек денег. И медалей. Буду ходить в церковь — ведь я убил слишком много проклятых япошек. Не знаю, может, останусь в армии. Хорошего в ней мало, но зато большое жалованье.

Минетта. Я буду подходить к каждому проклятому офицеру в форме и говорить ему: «Паразит». Каждому, и прямо на Бродвее. Хочу, чтобы все знали, что собой представляет эта проклятая армия.

Крофт. Думать об этих вещах — напрасная трата времени. Война еще будет продолжаться.

Часть 4. Поминки

Операция по прочесыванию местности прошла необычайно успешно. Спустя неделю после прорыва линии Тойяку остатки японских войск на Анопопее были расчленены на сотню, а затем на тысячу мелких групп. Их боевой порядок полностью распался; сначала оказались отрезанными батальоны, потом роты и, наконец, взводы и отделения. В конце концов группами по пять, три и два человека японцы укрылись в джунглях, пытаясь избежать многочисленных американских патрулей. К концу боевых действии цифры потерь были невероятными. На пятый день было убито двести семьдесят восемь японцев и два американца. На восьмой день, самый результативный день боевых действий, японцы потеряли восемьсот двадцать одного человека убитыми, девять солдат попали в плен; потери же американцев составили всего три солдата убитыми.

С монотонной регулярностью появлялись сводки, лаконичные, скупые и не совсем точные:

«Генерал Макартур объявил сегодня об официальном завершении боев за Анопопей. Прочесывание местности продолжается».

«Американские войска под командованием генерал-майора Эдварда Каммингса сегодня объявили о захвате пяти опорных пунктов противника, крупных запасов продовольствия и боеприпасов. Прочесывание местности продолжается».

На стол Каммингса продолжали поступать удивительные донесения. При допросе немногочисленных пленных выяснилось, что более месяца японские войска получали продукты питания в половинном размере, а ко времени прорыва обороны запасы продовольствия были почти все израсходованы. Японский продовольственный склад был уничтожен огнем артиллерии пять недель назад, но никто об этом не знал. Запасы медикаментов у них были на исходе, на отдельных участках линии Тойяку по полтора-два месяца не велись работы по восстановлению поврежденных оборонительных сооружений. И наконец, выяснилось, что за неделю до последней атаки у японцев почти кончились боеприпасы.

Каммингс рылся в старых донесениях разведывательных групп, перечитывал отчеты о действиях противника за последний месяц. Он даже еще раз проштудировал мизерные данные разведки. И во всем этом не было даже намека на действительное состояние японских войск. Из этих донесений и отчетов он сделал в свое время единственно возможный вывод: японцы были все еще сильны. Это приводило его в ужас и было самым большим уроком, вынесенным из боевых действий, которыми ему когда-либо приходилось руководить. До сих пор, хотя он полностью и не доверял тем или иным донесениям разведывательных групп, он все же придавал им определенное значение. В этой же операции все донесения разведывательных групп оказались бесполезными.

Каммингс никогда полностью так и не оправился от шока, полученного в результате победы, одержанной майором Даллесоном. Уехать с фронта тихим утром и, вернувшись на другой день, обнаружить, что операция фактически завершена, — в это было трудно поверить, и он чувствовал себя в положении человека, который, придя домой, обнаруживает, что его дом сгорел дотла. Разумеется, он блестяще провел прочесывание местности. Японцам, ошеломленным неожиданным ударом, не давали возможности перегруппировать свои силы, но это было ничтожным утешением, подобным утешению погорельца, которому удалось спасти кое-что из мебели. Генерал испытывал тайную ярость от того, что ошибочный ход Даллесона привел к успешному завершению боевых действий. Крах японцев наступил благодаря его, Каммингса, усилиям, и это он должен был бы поджечь бикфордов шнур. Более всего его раздражало то, что ему предстояло поздравить Даллесона и, возможно, даже повысить его в звании. Сделать ему сейчас выговор было бы слишком явной несправедливостью.