Читать книгу "Франклин Рузвельт. Человек и политик - Джеймс Макгрегор Бернс"

Рузвельта беспокоили амбиции Сталина в отношении Маньчжурии. Ближе к концу конференции он поручил Гарриману убедить Сталина и Молотова согласиться на то, чтобы Порт-Артур и Дайрен оставались открытыми портами и маньчжурская железная дорога находилась под совместным управлением Китая и СССР. Сталин согласился с оговоркой, что Порт-Артур станет базой ВМС, взятый в аренду. Он допускал, что согласие Чана необходимо (предпочитая, чтобы его добивался Рузвельт), но требовал взамен, чтобы генералиссимус примирился со статус-кво в Маньчжурии. Против этого Рузвельт не возражал, как и против секретности сделки. Информирование о ней Чана отложили на том основании, что секреты в Чунцине долго не держатся, а Сталин не хотел, чтобы Токио пронюхал о его планах и нанес превентивный удар. Кроме того, не желал сорвать тщательно продуманные сроки вступления в войну.

В Ялте русские добивались не больше того, что позволило бы им защитить свои интересы в Азии. Черчилль не возражал против сделки, когда Сталин сообщил ему о ней в конце конференции. Иден возражал против секретности сделки, однако премьер-министр разубедил своего министра иностранных дел тем доводом, что британские позиции на Дальнем Востоке пострадают, если англичане не поставят свою подпись под соглашением.

Итак, ко времени заключительного обеда в Ялте 10 февраля 1945 года «Большая тройка» договорилась по многим вопросам. Черчилль с удовольствием председательствовал на этом мероприятии в своей вилле — приемный зал тщательно проверен и поставлен красноармейцами под усиленную охрану, перед тем как прибыл Сталин. Премьер-министр предложил выпить за короля, президента и председателя Совета министров СССР. В ответ Рузвельт рассказал об эпизоде, относящемся к 1933 году, когда его жена приехала в провинциальный городок на открытие школы. В помещении класса висела географическая карта с большим белым пятном на месте Советского Союза. Учитель сообщил первой леди, что ему запрещено говорить об этом месте. Тогда президент решил начать переговоры с целью установить с Москвой дипломатические отношения. После ряда тостов рассказал другую историю, которая проиллюстрировала, как трудно не расстаться с расовыми, религиозными и любыми другими предубеждениями, когда люди хорошо знают друг друга. Сталин согласился с этим. Черчилль и Сталин принялись обсуждать британскую политику. Маршал считал, что его британский друг победит на следующих выборах, потому что лейбористы не смогут сформировать правительство, а Черчилль стал левее социалистов. Черчилль заметил, что политическая задача Сталина гораздо легче — в стране только одна партия. Маршал согласился. Переключившись на другие темы, Сталин заметил, что еврейская проблема очень сложна. Он пытался создать национальный очаг для евреев в сельской местности, но они пробыли там всего два или три года, а затем разбежались по городам.

Президент сказал, что является сионистом, и спросил, не таков ли и Сталин. Маршал ответил, что в принципе он сионист, но здесь много трудностей.

С этого момента Сион занял помыслы Рузвельта. Когда Сталин спросил президента во время обеда, не останется ли он на конференции подольше, Рузвельт ответил, что его ждут три короля. Президенту хотелось бы остаться подольше, но нужно поскорее освободиться от утомительной работы по составлению проектов официальных коммюнике и соглашений и заняться личной дипломатией с тремя монархами — королем Египта Фаруком, королем Саудовской Аравии Ибн Саудом и императором Эфиопии Хайле Селассие. Пока главы внешнеполитических ведомств трех стран обсуждали заключительный протокол конференции, Рузвельт отправился на катере в Севастополь, посетил по пути места боев под Балаклавой, переночевал на корабле связи и вылетел затем на египетскую авиабазу близ Исмаилии. Потом пересел на «Квинси», стоявший на якоре в Горьком озере.

То, что последовало затем, показалось Гопкинсу дешевым фарсом, и во многом так оно и было. Главнокомандующий, в огромной черной накидке, расположился на передней палубе под орудийными стволами, чтобы принять навестивших его монархов. Молодой Фарук прибыл на борт корабля в адмиральском мундире. Рузвельт посоветовал египтянину выращивать больше длинноволокнистого хлопка и подарил ему двухмоторную лодку. Селассие, небольшой, исполненный достоинства человек в большой военной шинели и фуражке, обсуждал с президентом судьбу итальянских владений в Северной Африке. Он получил четыре командно-разведывательные бронемашины. Напыщенное мероприятие достигло кульминации, когда на палубу американского эсминца вступил, при полных регалиях, Ибн Сауд. Он прибыл на борт корабля в Джидде вместе со своими коврами, овцой, шатрами, ведрами с древесным углем, святой водой и свитой родственников, охранников, камердинеров, дегустаторов и прислуги церемониального кофепития.

Когда на «Квинси» появился саудовский монарх, Анна Беттигер находилась тут же. Как рассказывал позднее Майк Рейли, президент не преминул дать знать дочери, возможно без намерения сделать шутливый комплимент, что король Саудовской Аравии не терпит в таких случаях присутствия женщин, да еще добавил:

— Между прочим, женщин, которые попадаются ему на глаза, он конфискует...

После того как главы государств обсудили в дружелюбной атмосфере вопросы нефти и лесопосадок, Рузвельт перевел разговор на обсуждение палестинской проблемы. Мгновенно благожелательная атмосфера испарилась. Президент попросил короля согласиться с увеличением числа еврейских поселенцев в Палестине, отметив, что они составляют незначительный процент населения арабского мира. Рузвельта ошеломил отказ Ибн Сауда. Король произнес длинный монолог: евреи обратили пустынную местность в оазис только благодаря миллионам долларов и фунтов стерлингов от американских и британских капиталистов; вооруженные формирования евреев Палестины сражаются не с немцами, а с арабами и арабы возьмутся за оружие, чтобы не допустить дальнейшей еврейской эмиграции. Президент и Гопкинс вкратце записывали его речь, не воспринимая всего, что говорит Ибн Сауд. Два или три раза они повторяли вопрос, и каждый раз король приходил в возбужденное состояние. Тем не менее получил свой подарок — аэроплан.

«Квинси» проследовал через Суэцкий канал к Александрии, где на борт эсминца прибыл Черчилль с дочерью Сарой и сыном Рэндолфом для семейного ленча с Рузвельтом, Анной, Гопкинсом и Винантом. До этого премьер совершил краткий визит в Афины, чтобы познакомиться со сложной обстановкой в Греции. Черчиллю показалось — жизнь в президенте едва теплится. Рузвельт ранее признался в записке к жене, что он утомлен, «но в принципе здоров». А сейчас, на пути в Алжир, писал своей «дражайшей Элеоноре»: «Следую в верном направлении — домой! Все отлично, но хочется поспать. Фантастическая неделя. Король Египта, то же из Саудовской Аравии и император Эфиопии! Анна в прекрасном состоянии, сейчас в Алжире. Передай привет Джону и Джонни. Надеюсь приехать в Вашингтон, когда вы, как обещали, будете там — в один из этих восьми дней. Ваш Ф.Д.Р.».

Рузвельт и Гопкинс покинули Ялту в оптимистичном настроении, которое не омрачил поспешный альянс с монархами. Но по мере того, как «Квинси» двигался в Средиземном море в западном направлении, настроение менялось. По отбытии из Крыма корабельный врач поместил в лазарет Папу Уотсона — здоровье его необъяснимым образом ухудшилось. Рузвельт пригласил де Голля на встречу в Алжире, но генерал подчеркнуто отказался. По прибытии в Алжир стало хуже и здоровье Гопкинса. Он решил далее лететь домой самолетом, чтобы избежать длительного путешествия по морю. Это расстроило Рузвельта, который рассчитывал на помощь Гопкинса в составлении отчета по Ялте на обратном пути. К счастью, он догадался вызвать в Алжир Розенмана.