Читать книгу "Габриэль Гарсиа Маркес. Биография - Джеральд Мартин"

«Жить, чтобы рассказывать о жизни» — самая длинная из книг Гарсиа Маркеса. Как и все остальные, она четко поделена — хотя менее четко, чем обычно, — на две части. О том, что у писателя были серьезные проблемы со структурной композицией, свидетельствует тот факт, что каждая из частей завершается наименее интересным — и для него самого, и, к сожалению, для нас — повествованием о земле cachacos: первая — главой о Сипакире (1943–1946), вторая — о Боготе и работе в газете El Espectador (1954–1955).

Хотя в целом произведение написано потрясающе, нужно признать, что его эмоциональное содержание несколько идеализировано: в нем скрыта боль (и это само по себе примечательно, учитывая то, как оно начинается). Иногда автор бросает камешки в огород отца — просто потому, что тот такой по характеру, а не потому, что сам Габито настроен к нему враждебно, или его мучает эдипов комплекс, или дает о себе знать мировоззрение, сформированное под влиянием семейной ветви Маркес Игуаран. В целом книга продолжает традицию примирения — улаживания разногласий, — зародившуюся в романе «Любовь во время чумы». Писатель не обходит вниманием своих друзей и их жен или вдов — каждому посвящает обычно абзац или хотя бы одну строчку. Подлинных откровений или пикантных подробностей в мемуарах нет. В книге описана его публичная жизнь и его «фальшивая» — выдуманная — жизнь, но мало что сказано о его «частной» жизни и еще меньше — о его «тайной» жизни.

Центральная тема — становление Маркеса как писателя, постоянно крепнущая непреоборимая тяга к писательскому ремеслу, приобретение необычных, уникальных жизненных впечатлений и исключительного жизненного опыта (а не сам, например, рассказчик, у которого, по мере того как он становится писателем, формируется глубокое политическое сознание и тонкое политическое чутье, наполняющие содержанием его произведения, придающие четкую форму всему, что он пишет). Ирония заключается в том, что основы этой книги — и всей его жизни — были заложены еще до того, как он нашел свое призвание, то есть еще до того, как он сам научился читать и писать (по-видимому, автор и сам этого не сознает, так как ко времени окончания работы над мемуарами он несколько утратит прежде присущую ему проницательность). Возможно, жанр автобиографии все-таки не совсем стихия Гарсиа Маркеса. Как писатель, он экстраверт — и в плане манеры повествования, и в плане создания сюжета. Но, когда он рассказывает о своей жизни, им движет подсознательная потребность скрыть, а не выставить напоказ. Более того, в мемуарах опасно утверждать то, чего не знаешь, — на этом строится комизм в романе «Сто лет одиночества» — и представлять противоречивые факты. Кроме того, в автобиографическом произведении проблематично использование таких коронных элементов стиля Гарсиа Маркеса, как гипербола, антитеза, морализаторство и перестановка. Результат получается довольно забавный. Гарсиа Маркес, раскрывший себя в фактически обезличенном романе «Осень патриарха», абсолютно спрятался в, казалось бы, откровенных мемуарах «Жить, чтобы рассказывать о жизни»!

Конечно, если чуть-чуть задуматься, становится ясно, что Гарсиа Маркес был одержим идеей своих мемуаров вовсе не из тщеславия, в чем многие его упрекают. Просто в его понимании это наиболее эффективный способ борьбы со своей славой и со своей болью, ибо он представлял на суд читателей угодный ему вариант своей жизни и своего характера. Так что, несмотря на данное им на первых страницах книги обещание, это произведение далеко не исповедь.

8 октября 2002 г. мемуары «Жить, чтобы рассказывать о жизни» вышли в свет в Мехико. Их публикация сопровождалась большой шумихой, объемы предварительных заказов на книгу были ошеломительными. Маг вернулся. И на этот раз, можно сказать, восстал из мертвых.

Гарсиа Маркес воистину был великим борцом. Он не только выстоял — физически и душевно — в борьбе с болезнью, но еще и завершил работу над первым томом своих мемуаров: он и впрямь постарался выжить, чтобы рассказать о жизни, — подарил читателям такой свой портрет, который устраивал его лично и который, он знал, тоже выживет. Ребенок на обложке с печеньем в руке — теперь пожилой человек семидесяти пяти лет, и какая жизнь прожита! Все эти годы он блуждал по лабиринту, по которому нам всем приходится блуждать, по лабиринту, представляющему собой частично мир, где мы живем, частично наше восприятие этого мира. Оглядываясь в прошлое, Гарсиа Маркес пришел к выводу, что был рожден для того, чтобы выдумывать истории, и жил он тоже прежде всего для того, чтобы рассказывать о жизни так, как он ее понимает и воспринимает. Растерянный ребенок, фотографию которого он решил поместить на той обложке, вечно искал свою мать и долгие годы ждал, чтобы поведать миру, как он нашел ее, вновь обрел и как после, вновь родившись как писатель, ступил на стезю, идя по которой, он станет выдумщиком, волшебником, зачаровывающим мир. И по трагическому совпадению в тот самый момент, когда он приступил к последнему этапу работы над мемуарами, его мать сама потеряла память, а в тот момент, когда он вносил последние поправки в книгу, которая была в той же мере ее, что и его, она ушла из жизни, о которой он рассказывал.

Первая часть мемуаров «Жить, чтобы рассказывать о жизни», в которой — фактически — мать нашла его (а не наоборот) и сказала ему, кто она такая, а потом повезла его в дом, где он родился, в дом, где без нее прошло его детство, — это поистине антология, по всем меркам великое произведение автобиографического жанра, история, рассказанная великим классиком современной литературы. Более того, именно об этом важном событии он хотел поведать; все остальные эпизоды блекнут на фоне ярких красок той поездки и страстных чувств, пробуждаемых повествованием. Вся остальная книга — приятное чтение. Наконец-то Гарсиа Маркес говорит открыто о своей замечательной жизни и о своей эпохе, но ничто на этих почти шестистах страницах не сравнится с торжествующим великолепием первых пятидесяти страниц. Разумеется, из всех его книг именно эта вызовет разочарование у читателей. Но, как только они придут к пониманию того, что автобиографии — даже автобиографии литературных магов — редко наделены той же силой очарования, что их романы, большинство из них оценят книгу по достоинству, получат от нее удовольствие и даже перечитают, хотя ее прочтение по ощущениям сравнимо с принятием теплой приятной ванны, которая притупляет боль саднящих синяков и шишек, но слишком быстро остывает.

За три недели только в Латинской Америке было продано около миллиона экземпляров. Ошеломляющая статистика. Ни одна из других его книг не раскупалась быстрее. 4 ноября Гарсиа Маркес отвез книгу своих мемуаров во дворец Лос-Пинос в Мехико и подарил их президенту Фоксу. Президент Венесуэлы Чавес приобрел один экземпляр и послал свои поздравления писателю. Размахивая книгой перед камерами во время своего еженедельного выступления по телевидению, он призывал всех венесуэльцев прочитать ее. 18 ноября в аэропорту Мехико приземлился самолет с королем и королевой Испании на борту, прибывшими в Мексику с официальным визитом; естественно, они нашли время, чтобы повидаться с Гарсиа Маркесом. Очевидно, для них у него тоже нашелся экземпляр.

В декабре Гарсиа Маркес в очередной раз отправился в Гавану на кинофестиваль и встретился там с Фиделем, Бирри[1287] и другими своими друзьями. Вернувшись с фестиваля, он дал, как окажется, свое последнее индивидуальное интервью — американскому фотографу Калебу Баху. Причем они не сидели на одном месте лицом к лицу. Писатель провел журналиста по дому, потом они прошли в сад, оттуда — в кабинет. Секретарь Гарсиа Маркеса, Моника Алонсо Гарай, все время находилась рядом. Она сказала, что у ее босса необыкновенная память, однако примечательно, что сама она часто отвечала на вопросы за него. Гарсиа Маркес обсудил с Бахом свою фотографию (на ней он запечатлен ребенком), которую он выбрал для обложки своих мемуаров. Писатель был доволен результатом. Он сообщил, что у него был двадцатисемилетний попугай Карлитос. А потом открыл — хотя прежде клялся, что будет об этом молчать, — то, о чем его друг-психиатр (Луис Федучи) предупредил его в 1970-х гг. в Барселоне (он бросил курить в тот же день): что впоследствии курение чревато потерей памяти…[1288]