Читать книгу "Еврейская сага. Книга 3. Крушение надежд - Владимир Голяховский"

— Очистить территорию! Снять картины!

Люди возмутились:

— Кто вы такие?

— Мы работники по благоустройству и развитию лесопарка.

— Что вам от нас надо? Мы ведь только показываем наши картины.

— У нас наряд на работу.

— На какую работу? Сегодня воскресенье. Никуда мы картины убирать не будем.

— Мы вас заставим.

— Почему вы вообще пристаете к нам?

— Потому что мы возмущены оскорблением наших пролетарских чувств. Никакие вы не художники, вы сионисты. Мы не позволим поганить парк вашей мазней. Убирайте вашу мазню! И сами убирайтесь к е… матери!

— Сами убирайтесь туда же!

Художники и многие из посетителей возмутились и встали вокруг картин, стараясь не подпустить к ним. Но молодчики агрессивно теснили их, ломали подставки, выхватывали картины, кричали:

— Стрелять вас надо! Только патронов жалко. Сионисты вы проклятые![175]

Моня стоял, сжав кулаки, сказал Алеше:

— Это переодетые агенты и милиционеры, по поведению сразу видно. Их специально прислали. Они ведь ведут себя, как настоящие фашисты. Те убивали евреев, и эти тоже готовы убивать. Ну, я им покажу, какие мы сионисты!

Крупный и сильный, он решительно ринулся на группу милиционеров, повалил одного, за ним другого. Алеша испугался за него:

— Моня, остановись. Тебя арестуют.

Но Моня вошел в раж и дрался одновременно с двумя-тремя противниками. Алеша видел, что они окружают Моню, он успел подскочить к нему и силой оттащил в сторону.

В это время появились три больших бульдозера, за ними водометы и самосвалы. Бульдозеры шли на людей, как танки на войне. Под их прикрытием нападающие осмелели, били и хватали художников, посетителей и даже иностранных журналистов. Художник Оскар Рабин смело вышел против бульдозера и встал, рукой показывая водителю остановиться. Но бульдозер не только не остановился, а двигался прямо на него. Все замерли в ужасе. В последний момент Рабин повис на ножке ковша бульдозера, и его так и протащило через всю выставку.

Водометы пустили струи на толпу и на картины. Люди разбегались в стороны. Бульдозеры наезжали на подставки с картинами, ломали их, давили полотна.

Все еще возбужденный, Моня кричал на Алешу:

— Зачем ты меня остановил?

— Ты дурак! — кричал в ответ Алеша. — Тебе хочется сидеть в лагере?! В прошлый раз, когда ты проявлял свое геройство при пожаре синагоги, ты получил только ожоги. На этот раз ты мог погореть совсем — тебя бы наверняка посадили. Ты подумал о дочери?

— Так ведь зло взяло, даже Хрущев не решился давить бульдозером скульптуры Эрнста Неизвестного.

— А теперешние власти решились!

Все еще дрожа от возмущения, Моня продолжал:

— Надеть на них форму гитлеровских гестаповцев и дать им оружие — они бы начали стрелять. Ведь они же действуют, как натренированные гестаповцы.

— Значит, их так натренировали.

Постепенно Моня отходил, сказал уже мирно:

— Ладно, Алешка, может, ты и прав, что спас меня. Действительно, я все не могу привыкнуть, что теперь я отвечаю за семью. Но не могу я слушать презрительную кличку «сионист». Этого так оставить нельзя. Слушай, сочини мне что-нибудь против них, прямо сейчас, срочно. Я передам в толпу.

Алеша тут же сочинил:

Давить бульдозером картины Способны только лишь кретины. И могут только идиоты Лить на искусство водометы. Творцы картин не сионисты, А только лишь нонконформисты. Но дать приказ бить сионистов — Знакомый почерк всех фашистов.

— Хорошо! Правильно! Молодец! — Моня тут же подхватил брошенную кем-то в драке кисть и краски, размашисто переписал стихотворение крупными буквами на большом двойном листе ватмана, ловко полез на дерево и повесил плакат.

Люди читали, запоминали, повторяли друг другу. За десять — пятнадцать минут эпиграмма разошлась по толпе.

* * *

Арестованных иностранных корреспондентов отпустили сразу, и они передали сообщение о «бульдозерной выставке» со всеми подробностями. По «Голосу Америки» и Би-би-си звучали Алешины стихи. Их запоминали и передавали другим. Люди, далекие от искусства, со злорадством повторяли эпиграмму, им нравилось, что власти были названы «кретинами» и «идиотами», а евреям нравилось, что реабилитировано слово «сионисты» и власти сравниваются с фашистами.

Эти «кретины» и «идиоты» вынуждены были уступить: они выпустили всех арестованных и разрешили провести такую же выставку на открытом воздухе в парке «Измайлово». Ровно через две недели, 29 сентября, свои работы выставили уже не двадцать, а сорок художников-нонконформистов. Выставка длилась четыре часа, на ней побывало более полутора тысяч человек.

Моня опять пошел на выставку. Алеша, боясь за друга, решил идти с ним. Они встретили художника Бориса Жутковского.

— Ну, как проходит новая выставка? — спросил Моня.

— Хорошо, без скандалов. Но качество картин в Беляево было намного выше. Эх, самые лучшие полотна попали под бульдозеры. Правда, теперь хоть никто не называет нас сионистами. Правильно кто-то написал: «Творцы картин не сионисты, а только лишь нонконформисты».

По «Голосу Америки» эти четыре часа в Измайлово назвали «полной свободой без упреков в сионизме».

100. Воронье царство

Алеша с писателем Василием Аксеновым гуляли по аллеям Тимирязевского парка, и Аксенов развивал свою идею издания неподцензурного альманаха прозы и стихов. Как многие «шестидесятники», в выражениях он не стеснялся. Если отфильтровать его речь от нецензурных слов, получалось так:

— Понимаешь, старик, у нас литературные вопросы, за невозможностью политических, становятся главными вопросами жизни. Но литература не должна следовать веяниям времени, она сама создает эти веяния. Мы должны создавать их, а мы задыхаемся от цензуры. Да и кроме цензуры, моторная инерция журналов и издательств ведет к возникновению раздутой всеобщей ответственности за «шутку» литературы, не только Не умеющей быть такой, как надо, но даже такой, как вчера. Эта всеобщая «ответственность» ведет к состоянию застойного тихого перепуга, к стремлению подогнать литературную «шутку» под ранжир. Внекомплектная литература обречена порой на многолетние скитания и бездомность.

Мне, к примеру, запретили издавать роман «Ожог», а я над ним работал много лет. Я знаю, как я пишу, — роман хороший. Мы решили сделать попытку издать бесцензурный альманах. Вначале пытались пробить его через ЦК партии — не дали добро. Ну, мы плюнули и решили, издадим сами десять — двенадцать экземпляров для начала. Уже есть составители: Виктор Ерофеев, Евгений Попов, Фазиль Искандер, Андрей Битов и я. И название придумали — «Метрополь». Включим туда много прозы и стихи Ахмадулиной, Вознесенского, Высоцкого, Сапгира. Все под своими именами. Оформят альманах Борис Месеерер и Давид Боровский. Ты подумай, старик, может, дашь нам в альманах стихи для детей, которые у тебя не взяли в печать.