Читать книгу "Тайная история Марии Магдалины - Маргарет Джордж"

Храмовые стражники потащили нас на закрытый судебный двор, привязали к столбам и обрушили на наши спины безжалостные удары кнутов, таких же, какими бичевали Иисуса.

Боль была ужасающей, такой, какую я и вообразить себе не могла, хотя бичевание Иисуса видела собственными глазами. Боль, испытываемая при родах, тоже сильна, однако она связана с даром Божьим, и, когда роды проходят удачно, радость затмевает память о перенесенных страданиях, и им уже не придается никакого значения. Мне кажется, в данном случае происходило нечто подобное. Нас избили безжалостно, не только высекли, но надавали пинков, тумаков и тычков древками копий, а уж каждый хлесткий удар бича ощущался кожей как ужасный ожог. Однако мысль о том, что, стойко перенося страдания, мы утверждаемся в верности Иисусу, придавала нам сил и терпения.

Наконец экзекуция прекратилась. Узы распутали, нас освободили, и, в то время как мы едва держались на ногах, нам объявили:

— Помните, что вам запрещается проповедовать именем Иисуса! Петр ухватился за столб, бормоча молитву о даровании ему сил.

Когда мы, шатаясь и спотыкаясь, заковыляли наружу, Андрей неожиданно обернулся и крикнул нашим мучителям:

— Возрадуемся же тому, что мы удостоились счастья перенести поношения и страдания во имя Иисуса!

Затем, прежде чем они сообразили, что это вызов и начали действовать, мы изо всех сил поспешили за ворота. Надо признать, сил у нас было немного; на самом деле мы едва плелись, морщась от боли, так что догнать нас ничего не стоило. Но в погоню никто не пустился.

Мы оказались достойны того, чтобы принять то же наказание, от рук тех же людей. Как и Иисус. Позднее нам довелось услышать свидетельство одного человека по имени Павел о том, что Иисус явился ему и возложил на него миссию. Он претендовал на то, чтобы считаться апостолом Иисуса равным нам. Поначалу эти претензии казались нам нелепыми. Но этот Павел, еврей из Тарса, даже ни разу не видевший Иисуса при жизни, утверждал, что Иисус явился ему и более того, облек его полномочиями.

Суть дела заключалась в том, что если Иисуса этот Павел не знал, то нас, его последователей, знал очень хорошо — и рьяно преследовал. Ревностный сторонник Каиафы, твердокаменный фанатик, он был самым безжалостным гонителем наших братьев и сестер и неотступно преследовал их даже за пределами Израиля, неизменно обрушивая на их головы жестокие наказания.

Его ненавидели и боялись повсюду, и, когда он неожиданно отбыл с очередной карательной миссией в Дамаск, наша община в Иерусалиме вздохнула с облегчением.

А потом, возвратившись, этот суровый гонитель вдруг во всеуслышание объявил, что Иисус изменил его жизнь. Павел явился к нам не потому, что нуждался в нашем признании и одобрении — по его твердому убеждению, получивший полномочия от самого Иисуса ни в чем подобном не нуждается— но для того, чтобы как можно больше разузнать о земной жизни нашего учителя, о его словах и деяниях. При этом говорить он пожелал лишь с Петром и братом Иисуса.

И что нам было с ним делать? Если мы и вправду верили, что Иисус жив и поныне, то должны были признать, что он мог явиться кому угодно. Но как могли мы принять таких людей или хотя бы понять их? Ведь их опыт общения с Иисусом столь резко отличался от нашего. Однако мы осознавали, что не нам судить их и уж тем более оскорблять их недоверием.

Я уже говорила, что в те ранние дни мы уподобились сначала женихам и невестам, потом маленькой дружной семье и, наконец, большому клану. Все мы знали друг друга доверяли своим товарищам, ревностно сравнивали личный опыт и доставшиеся каждому из нас дары Святого Духа, обсуждая их по ночам в различных пристанищах по всему Иерусалиму. Деньги и припасы у нас были общими, и все решения мы принимали сообща после горячей молитвы о Божьем руководстве и наставлении.

И мы ждали возвращения Иисуса. Мы верили, что он может вернуться в любой момент. Разве вестники на горе Елеонской не объявили нам, что он вернется, так же, как и покинул нас? Один раз он уже воскрес и нежданно объявился среди нас, как же нам было не верить в то, что такое может произойти снова? Мы были убеждены в том, что разлучены лишь на время — на краткое время.

Иногда по утрам я просыпалась с убеждением, что это должно произойти сегодня. Я знала, что сегодняшний день не может оказаться таким же, как все. Иисус явится — может быть, когда все мы соберемся к трапезе, а может, только кому-то одному из нас… В такие дни, отправляясь по своим делам, я всегда держалась настороженно и постоянно озиралась по сторонам. И день неизменно заканчивался ничем.

Павел — мне по-прежнему трудно принять его по-настоящему, но нельзя не признать, что он порой высказывал весьма глубокие мысли, — так вот, он писал, что как-то стал молить Бога избавить его плоть от некоего мучительного «жала», и получил такой ответ: «Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи».[76]

Как мне кажется, в известном смысле такой же ответ был дан и мне. Поняв это, я перестала ожидать скорого возвращения Иисуса, задолго до того, как к тому же пришли остальные.

Наша иерусалимская община продолжала прирастать, и скоро среди нас появились отдельные группы, объединявшие говоривших по-гречески и по-арамейски. Община начала разделяться, и это было неизбежно, последователей Иисуса стало уже слишком много, и они уже не могли убираться в одном месте. Все это привело к определенным трениям и непониманию — скоро появились «люди Петра», «люди Марии», «греческие иудеи из синагоги свободных людей» и так далее.

Когда меня спрашивали, каким словом можно было бы описать то время, я честно отвечала: больше всего мне запали в память раздоры. Обвинения в предпочтениях и потворстве своим — почему это греческие вдовы получают помощь за счет еврейских? — и тому подобные склоки стали буквально разрывать нас на части, задолго до того, как это стали делать на аренах хищные звери Нерона. Таким образом, наши ранние дни, опьяняющие, бурные, полные экстаза, подошли к концу.

Серьезным предметом для споров стал вопрос о допущении в нашу общину неевреев. Среди нас было немало людей, говоривших только по-гречески, но они оставались иудеями по вере, однако, по мере того как слава о нас ширилась, среди желающих познать Иисуса появлялось все больше и больше язычников, пока наконец их не стало больше, чем детей Израиля. Стыд и позор, но теперь мы страдали уже не только и не столько от нападок извне, но и от нарастающей враждебности внутри нашей общины. Выхода никто не видел.

Откровение и наставление получил Петр. Находившийся в ту пору в Яффе, он поднялся на крышу для полуденной молитвы, и тут на него снизошло видение. Он увидел огромную скатерть, спустившуюся с неба, и, когда она развернулась перед его взором, на ней кишели нечистые твари, которых Закон Моисеев запрещал употреблять в пищу. Там были змеи, черепахи, раковины с морскими моллюсками, кролики и свиньи. Даже смотреть на эту мерзость было противно, и, когда грянул громовой глас приказавший Петру: «Встань, Петр, и ешь!» — Петр в ужасе отпрянул и дерзнул даже возразить голосу, который казался Божьим, но мог принадлежать и Сатане: