Читать книгу "На нарах с Дядей Сэмом - Лев Трахтенберг"

Другими словами – без анализов, как без рук!

Из-за этого время от времени я, хоть и чертыхаясь, но отсиживал длиннющие очереди в Health Service. Чего-то добивался, требовал, объяснял, настаивал. В противном случае меня ожидала судьба большинства сидельцев, махнувших рукой на собственную плоть и, соответственно, – будущее благополучие: «Выйду на волю, тогда и вылечусь».

Я под такой установкой не подписывался…

Показателен пример моего товарища и со-синагожника 50-летнего Харви по кличке «еBay». Открывшего для себя бизнес-нишу и превратившегося из менеджера ресторана в Чикаго в тюремного старьевщика-коробейника.

«Ибей» по дешевке скупал (за все те же марки и макрели) бывшие в употреблении вещи. Затем он их «реставрировал»: чистил, зашивал, подкрашивал. И выставлял на продажу.

Поскольку собственного винтажного бутика (или даже вшивенькой тележки) по понятным причинам у него не было, Харви по вечерам ходил по зоне навьюченным. С гигантской дед-морозовской авоськой за плечами, парой обуви на шее, очередными наушниками на голове и каким-нибудь особо ценным предметом в свободной руке.

Как и советские фарцовщики, налетавшие на только что заселившихся фирмачей в гостиницы «Интуриста», так и Ибей был «тут как тут», когда в Форт-Фикс завозили очередной этап из других крыток. Перед не успевшими очухаться переселенцами появлялся новоявленный отец Федор, умолявший уступить «дефицит». То есть продукты или промтовары (кроссовки, радио, консервы, джанк-фуд), не продававшиеся в нашем сельпо.

Как правило, тюремные новички-мигранты проигрывали. Харвик же обогащался, наваривая на «импорте» умопомрачительную прибыль.

Так, бутылка не продающегося у нас оливкового масла приобреталась у новосела за 10 упаковок макрели, то есть где-то за 13 американских долларов. В другой каталажке она свободно продавалась в ларьке за $6. Продавец получал двойную стоимость, не отходя от кассы.

Через час заветное маслице перепродавалось итальянским или русским обжорам-гедонистам долларов за 25–30. Тому, кто больше даст.

Как и положено на уважающем себя аукционе, в честь которого форт-фиксовский барыга и получил свою совершенно уникальную и модерновую кликуху.

В дневное время тюремный офеня[688] служил поваренком в столовке. Что-то подносил, что-то чекрыжил, что-то наливал-выливал. За кулисами, в святая святых – на кухне. Там же он и навернулся. Поскользнувшись на разлитой на полу баланде. На глазах у дуболомов и сослуживцев. Сел в лужу в самом буквальном смысле слова. Вернее, прилег.

На этом славная общепитовская и старьевщическая карьеры Харвика-Ибея закончились. В его жизни наступил новый этап. Борьба за собственное здоровье и сопротивление Федеральному бюро по тюрьмам, пытавшемуся совершить с моим товарищем уранистический половой акт.

Без лубриканта, в особо изощренной форме!

Лечение, назначенное одним из желтолицых филиппинских «пи-эев», как и «положено», заключалось в лошадиной 600-миллиграммовой таблетище ибупрофена, самого популярного тюремного лекарства. Ну и во временном освобождении от работы: «С тобой все нормально, сильный ушиб, прикладывай лед, все скоро пройдет».

Через неделю мой приятель перестал ходить – боль в ноге не только не прошла, но и усилилась.

Еще через несколько дней, после того как Ибея принесли в больничку на руках, ему выделили инвалидную коляску. Страшную роскошь, разрешение на пользование которой подписывали «врач» и сам «капитан», серый кардинал зоны.

Теперь бедолага смог самостоятельно передвигаться и даже ездить на обед.

Через месяц после «эксидента»[689] и многочисленных многочасовых очередей в медпункте, доктор Ли заменил «ibuprofen» на «naproxen», то есть «эдвил» на «мотрин». И дал направление на рентген, который, как и положено, на тот момент не работал.

К концу второго месяца доисторическую машину, слава богу, наладили и Харвика просветили. Через десять дней пришло заключение от врача-рентгенолога: переломы отсутствовали, все в норме. Мой товарищ был отправлен восвояси. «Ушиб. Начинай вставать с коляски. Перестань симулировать. Скоро на работу. Ходи!»

Ибей попробовал и снова упал. Боль усиливалась. Таблетки не помогали. Он перестал спать.

Третий месяц Харвик провел в ожидании приходящего хирурга, к которому после долгого сопротивления его направил китайский лепила. Тот не сказал ничего вразумительного, но зато дал направление на приезжающий в Форт-Фикс грузовичок с MRI, чтобы более-менее точно продиагностировать таинственную ногу. «Самое время» – через четыре месяца с момента падения. Предварительное заключение – «воспаление или зажим нерва».

«Комитет» процедуру утвердил и в начале 7-го месяца Харвику наконец-то сделали срочную внеочередную томографию. Хотя тест показал отсутствие каких-либо серьезных повреждений в ноге, боль не проходила. Доктор Ли начал волноваться за собственную лицензию и назначил консультацию у невропатолога. На свободе – в больнице имени Святого Фрэнсиса. Экстраординарная ситуация!

В середине девятого месяца (после очередного разрешения спецкомитета). Ибея отвезли в госпиталь, на прием к специалисту. Невропатолог выписал «Тайленол-3» (смесь тайленола с кодеином, более-менее сильное обезболивающее) и посоветовал заняться йогой и растяжкой. А также дал направление на CT-Scan, компьютерную томографию, для прохождения которой нужно было приехать в госпиталь еще раз.

Диагноз: межпозвоночная грыжа в нижнем отделе с радирующей болью в правую ногу.

Последнего сканирования Харвик не дождался.

Его тюремное заключение благополучно закончилось. На свободу с чистой совестью, с жуткой болью и надеждой на излечение. С одной коляски – на другую, привезенную к тюремным воротам его братом…

Мы с Ибеем время от времени переписывались.

Я писал ему на конспиративный адрес его соседки – общение между бывшими «однополчанами» строго запрещалось. И не хило каралось – вплоть до карцера с моей стороны и нарушением режима условно-досрочного освобождения в его случае.

Последнее приводило к возвращению на нары: «Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие…»

Тем не менее бесстрашные бродяги связь между собой не прерывали, а переходили на шпионско-подпольные контакты. Дружба, взращенная в тюрьме, всуе не упоминалась и считалась наикрепчайшей.

Я, как и всякий нормальный романтичный пассионарий, подозревал, что так оно и есть. Как всегда, верил в лучшее.

Дурилка картонная…

Шифрограммы от Харви-Ибея сообщили, что у него нашли перелом шейки бедра. По какой-то причине тюремные врачеватели и их контрактники Харвиков таз полностью не просканировали. Пропустили трещину, не обратили внимания, хотя именно она и давала неутихающую боль и невозможность передвигаться на своих двоих.