Читать книгу "Искатель приключений - Ксавье Монтепен"

Герцог Орлеанский сделал движение едва заметное, но не укрывшееся от Рауля.

– Успокойтесь, ваше высочество, – сказал молодой человек с живостью, – я не употреблю во зло преимущество рассказчика, не стану описывать замок, не буду говорить о его башнях, зубчатых стенах и бойницах… но скажу о нем только то, что необходимо для уяснения моего рассказа.

Во всю длину первого этажа тянулась широкая галерея, которая вела в комнаты, предназначенные для приема гостей, часто собиравшихся в замке, вследствие благосклонного и дружелюбного гостеприимства моего благородного отца, маркиза Режинальда де ла Транблэ…

Тут Рауль остановился на несколько минут и поднес руку к глазам, как бы отирая скупую слезу в память своего благородного отца. Потом он продолжал:

– На одном конце галереи, именно на северном, находились мои три комнаты, расположенные анфиладой. Каждая из них была обтянута от полу до потолка старинными обоями, и в каждой стояла кровать с витыми столбами, по моде прошлого времени.

Когда мне было лет двенадцать, я жил в первой из этих комнат, выходившей на галерею; две другие были заперты. Обои представляли наивное воспроизведение известной легенды святого Гюберта, покровителя всех прошлых, настоящих и будущих охотников. Посреди огромного зеленого леса, в котором были проложены аллеи, полуосвещенные, между зверями и дичью всякого рода, от кабана до кролика, от фазана до дрозда, святой Гюберт охотился за оленем. Собаки окружили животное, которое святой Гюберт готовился пронзить победоносной стрелой. Но вот вдруг блестящий крест является между рогами оленя. Собаки, пораженные совершившимся чудом, сделались кротки, как ягнята, и начали лизать животное, которое готовились растерзать. Святой Гюберт пал на колени…

Я иногда ездил с отцом на охоту в лес, и эти дни были для меня праздниками, потому что охоту я любил более всего на свете и простодушно давал себе слово проводить на ней все мое время, когда достигну таких лет, что сам буду располагать собой. Часто, однако, отец не брал меня, и тогда я утешался тем, что проводил целые часы перед обоями моей спальни, изучая их малейшие подробности и убеждая себя, что когда-нибудь и я буду участвовать в чудесной охоте святого Гюберта. У этого святого было весьма замечательное лицо – румяное, полное и в особенности чрезвычайно добродушное, несмотря на свою грубость и огромную рыжую бороду. Костюм его был такой, какой, по словам древних историков, носили парфы, скифы и другие почти варварские народы. На короткой и развевающейся тунике висела, на металлической цепочке, большая труба странной формы, вовсе не походившая на трубы моего отца или его знакомых дворян. Мне казалось, что из этой трубы должны были раздаваться оглушительные звуки, способные наполнить охотников и собак благородным жаром и поразить зверя внезапным испугом. Из собак же, неизвестной породы, составлявших свору святого Гюберта, некоторые были мне особенно симпатичны, другие почему-то не нравились, но я всем им дал имена. Без сомнения, ваше высочество находите, что я слишком распространяюсь о грезах ребенка, но благоволите на несколько секунд вооружиться терпением… через минуту явится тот интерес, который всегда сопровождает события странные и необъяснимые, потому что через минуту мы вступим в область фантастического…

CXCIII. Первые обои

Однажды утром отец мой, отозванный в Аббевиль по каким-то делам, уехал из замка Ла Транблэ и должен был возвратиться назад не ранее как дней через пять. Это было в сентябре. Почувствовав свободу в его отсутствие, я провел целый день, бегая по лесу, под надзором двух слуг. Возвратившись домой вечером, я был так разбит усталостью, что, наскоро поужинав, лег в постель и в ту же минуту заснул таким глубоким сном, которого, казалось, ничто не могло прервать.

Сколько времени продолжался этот сон, я не знаю; могу только сказать, что меня разбудил странный шум: я приподнялся и стал прислушиваться, протирая глаза. Сквозь стекла двух высоких и широких окон полная луна бросала в комнату такой яркий свет, что в первую минуту мне показалось, будто уже рассвело. В то же время шум, разбудивший меня, послышался снова. Это был звук рога, только никогда звук охотничьей трубы не имел такого непонятного могущества, такого неслыханного выражения, такой сверхъестественной звучности. Странные звуки как будто проникали сквозь стену, находившуюся напротив меня. Глаза мои машинально обратились в ту сторону и встретили обои. В эту минуту мне представилось странное зрелище, и я глядел на него с неописуемым изумлением; но – вещь непонятная, которую я, однако, утверждаю – к этому изумлению не примешивался ни малейший испуг. Обои не были уже обоями, но походили на чудные декорации, которыми мы любуемся в театре, или лучше сказать, они превратились в лес. В этом лесу все было шум, движение, суматоха. Собаки подстерегали в кустах, кабаны, волки, лисицы, зайцы, кролики пробегали через аллею в чащу леса. Фазаны перепархивали с ветки на ветку, вороны каркали, сороки кричали, дрозды щебетали. Чудесный олень исчез, и святой Гюберт, лишенный лучей ореола и сделавшийся простым охотником – святой Гюберт не стоял уже на коленах. Стоя на ногах и приложив к губам свой странный рог, он извлекал из него те громкие звуки, которые, как мне казалось, доходили до меня сквозь стену. Я видел, как надувались загорелые щеки трубящего, по мере того как его могучее дыхание вырывалось из крепкой груди. Легкий ветерок развевал его длинную бороду; глаза его сверкали под густыми черными ресницами. Мне показалось, что без этой бороды лицо странного охотника походило бы поразительным образом на лицо отца моего, маркиза Режинальда. Все это так поразило меня, что я не удержался, чтобы не прошептать:

– Не сон ли вижу я?..

Едва я произнес эти слова, как странный охотник опустил свой рог и отвечал мне:

– Ты видишь это наяву!..

Слова охотника не слишком удивили меня, и я смело спросил его:

– Кто вы, позвольте спросить?..

– Я Ролан де ла Транблэ, один из твоих предков; я жил в царствование Карла V.

– А что вы делали, когда жили?

– Охотился.

– А с тех пор как вы умерли?

– Благодаря сыновней любви моих детей, которые захотели почтить мою память, придав черты мои святому Гюберту, я занял место на этих обоях; но раз в год, в годовщину моей смерти, я имею право выходить из них и охотиться, с последнего удара полночи до первого пения петухов…

– И вы пользуетесь этим правом?..

– Как видишь.

– И каждый год вы трубите в рог, как и сейчас?..

– Да…

– Но почему же до сих пор ни я и никто не был разбужен громкими звуками вашего рога?..

– Потому что эти звуки, как ни громки тебе кажутся, поражают слух только тех, кого я хочу разбудить.

– Стало быть, если бы вы захотели, другой человек, находящийся в этой самой комнате, не слыхал бы ничего?

– Именно…

– Почему же вам вздумалось разбудить меня?

– Потому что, если ты желаешь, я возьму тебя с собой.