Читать книгу "Титаны и тираны. Иван IV Грозный. Сталин - Эдвард Радзинский"

— Подождите, но при чем тут Хрусталев? — остановил я его. — Ведь вы не говорили, что Хрусталев тоже был на даче.

— Прикрепленный Хрусталев был на даче только до 10 утра, потом он уехал отдыхать. Его сменил Старостин Михаил Гаврилович, — ответил Лозгачев.

(Так вот почему Старостин не сообщил Рыбину о странном приказе Хозяина — он его попросту не слышал!)

Итак, в ту ночь на Ближней даче пили легкое вино — никаких крепких напитков, которые могли спровоцировать приступ, не было. Хозяин, по словам Лозгачева, «был добрый», а «когда он чувствовал себя неважно, у него настроение менялось — лучше не подходи».

Но главное — удивительная фраза: «Ложитесь-ка вы все спать», которую Лозгачев от Хозяина «слышит впервые». Точнее, не от Хозяина — от прикрепленного Хрусталева. Это он передает приказ Хозяина, а утром уезжает с дачи. Приказ, который так удивил и Лозгачева, и другого охранника, Тукова. Они-то знают, как беспощадно Хозяин следит за порядком. Эта фраза нарушала священный порядок: разрешала им всем спать, то есть не охранять его комнаты и не следить друг за другом.

Что и произошло.

— На следующий день было воскресенье, — продолжал Лозгачев. — В 10 часов мы, как обычно, уже все были на кухне, начинали дела на сегодняшний день планировать.

(Да, в результате приказа Лозгачев добросовестно спит. И естественно, не знает, что делали ночью его товарищи — к примеру, тот же Хрусталев, передавший этот невероятный для Хозяина приказ и утром уехавший домой.)

Лозгачев: «В 10 часов в его комнатах — нет движения (так у нас говорилось, когда он спал). Но вот пробило 11 — нет, и в 12 — тоже нет. Это уже было странно: обычно вставал он в 11–12, а иногда даже в 10 часов он уже не спит.

Но уже час дня — и нет движения. И в два — нет движения в комнатах. Ну, начинаем волноваться. В три, в четыре часа — нет движения. Телефоны, может, и звонили к нему, но когда он спит, обычно их переключают на другие комнаты. Мы сидим со Старостиным, и Старостин говорит: «Что-то недоброе, что делать будем?«…Действительно, что делать — идти к нему? Но он строго-настрого приказал: если нет движения, в его комнаты не входить. Иначе строго накажет. И вот сидим мы в своем служебном доме, дом соединен коридором метров в 25 с его комнатами, туда ведет дверь отдельная, уже 6 часов, а мы не знаем, что делать. Вдруг звонит постовой с улицы: «Вижу, зажегся свет в малой столовой». Ну, думаем, слава Богу, все в порядке. Мы уже все на своих местах, все начеку, бегаем, и… опять ничего!

В восемь — ничего нет. Мы не знаем, что делать, в девять — нету движения, в десять — нету. Я говорю Старостину: «Иди ты, ты — начальник охраны, ты должен забеспокоиться». Он: «Я боюсь». Я: «Ты боишься, а я герой, что ли, идти к нему?» В это время почту привозят — пакет из ЦК. А почту передаем ему обычно мы. Точнее — я, почта моя обязанность. Ну что ж, говорю, я пойду, в случае чего, вы уж меня, ребята, не забывайте. Да, надо мне идти. Обычно входим мы к нему совсем не крадучись, иногда даже дверью специально громко хлопнешь, чтобы он слышал, что ты идешь. Он очень болезненно реагировал, когда тихо к нему входили. Нужно, чтобы ты шел крепким шагом и не смущался, и перед ним чтоб не тянулся. А то он тебе скажет: «Что ты передо мной бравым солдатом Швейком вытягиваешься?» Ну, я открыл дверь, иду громко по коридору, а комната, где мы документы кладем, она как раз перед малой столовой, ну я вошел в эту комнату и гляжу в раскрытую дверь в малую столовую, а там на полу Хозяин лежит и руку правую поднял… вот так. — Здесь Лозгачев приподнял полусогнутую руку. — Все во мне оцепенело. Руки, ноги отказались подчиняться. Он еще, наверное, не потерял сознание, но и говорить не мог. Слух у него был хороший, он, видно, услышал мои шаги и еле поднятой рукой звал меня на помощь. Я подбежал и спросил: «Товарищ Сталин, что с вами?» Он, правда, обмочился за это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: «Может, врача вызвать?» А он в ответ так невнятно: «Дз… дз…» — дзыкнул и все. На полулежали карманные часы и газета «Правда». На часах, когда я их поднял, полседьмого было, в половине седьмого с ним это случилось. На столе, я помню, стояла бутылка минеральной воды «Нарзан», он, видно, к ней шел, когда свет у него зажегся. Пока я у него спрашивал, ну, наверное, минуту-две-три, вдруг он тихо захрапел… слышу такой легкий храп, будто спит человек. По домофону поднял трубку, дрожу, пот прошибает, звоню Старостину:

«Быстро ко мне, в дом». Пришел Старостин, тоже оторопел. Хозяин-то без сознания. Я говорю: «Давай его положим на диванчик, на полу-то неудобно». За Старостиным Туков и Мотя Бутусова пришли. Общими усилиями положили его на диванчик, на полу-то неудобно. Я Старостину говорю: «Иди звонить всем без исключения». Он пошел звонить. А я не отходил от Хозяина, он лежал неподвижно и только храпел. Старостин стал звонить в КГБ Игнатьеву, но тот испугался и переадресовал его к Берии и Маленкову. Пока он звонил, мы посовещались и решили перенести его в большую столовую на большой диван… Мы перенесли потому, что там воздуха было больше. Мы все вместе это сделали, положили его на тахту, укрыли пледом, видно было, что он очень озяб, пролежал без помощи с семи вечера. Бутусова отвернула ему завернутые рукава сорочки — ему, наверное, было холодно. В это время Старостин дозвонился до Маленкова. Спустя примерно полчаса Маленков позвонил нам и сказал: «Берию я не нашел». Прошло еще полчаса, звонит Берия: «О болезни товарища Сталина никому не говорите».

Итак, прошел час. Никто не спешит к умирающему Хозяину. Бывшему Хозяину. Только прикрепленные сидят у постели. И ждут.

Ложь

Единственный из соратников, подробно рассказавший о ночной трагедии, — Хрущев. Он описал ее в своих «Воспоминаниях». Но описал весьма странно: «Вдруг звонит Маленков: «Вот, знаешь, звонили от Сталина ребята (он назвал фамилии), чекисты. Они тревожно сообщили: что-то произошло со Сталиным. Надо будет поехать. Я уже позвонил Берии и Булганину. Выезжай прямо туда, к Сталину, и я поеду, и они тоже приедут». Я сейчас же вызвал машину… Мы условились, что приедем не прямо к Сталину, а сначала зайдем в дежурку… Мы зашли к дежурным и спросили: «В чем дело?» Они объяснили: «Обычно Сталин в такое время, часов в 11 вечера, обязательно звонил, вызывал, просил чай… Сейчас этого не было». Чекисты сказали, что они уже посылали Матрену Петровну (Бутусову. — Э.Р.) на разведку (подавальщица — очень ограниченный, но честный, преданный Сталину человек). Она пришла и сказала, что товарищ Сталин лежит на полу — спит, и под ним помочено — он мочился… Чекисты подняли Сталина и положили на кушетку в малой столовой. Когда нам сказали, что с ним такой случай произошел и что он теперь спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться, когда он в таком неблаговидном положении находится. Мы уехали по домам».

Итак, по Хрущеву, вся четверка вчерашних гостей тотчас приехала. Но, узнав о неблаговидном положении Хозяина, она из деликатности уезжает.

На самом деле, по словам Лозгачева, происходило все совершенно иначе.

Лозгачев: «В 3 часа ночи слышу — подъехала машина. (Прошло почти четыре часа после того, первого звонка, почти четыре часа Сталин лежит без помощи — и только теперь приехала машина. — Э.Р.) Приехали Берия и Маленков. У Маленкова ботинки скрипели, помню, он снял их, взял под мышку. Они входят: «Что с Хозяином?» А он лежит и чуть похрапывает… Берия на меня матюшком: «Что ж ты панику поднимаешь? Хозяин-то, оказывается, спит преспокойно. Поедем, Маленков!» Я им все объяснил, как он лежал на полу, и как я у него спросил, и как он в ответ «дзыкнул» невнятно. Берия мне: «Не поднимай панику, нас не беспокой. И товарища Сталина не тревожь». Ну и уехали».