Читать книгу "Орикс и Коростель - Маргарет Этвуд"

Главное — внутренняя логика. Снежный человек давно это понял, еще когда ему сложнее давалось вранье. Теперь, даже если его ловят на мелких противоречиях, он может убедительно соврать, потому что эти люди ему верят. Он один остался, кто видел Коростеля в лицо, и в этом его преимущество. Над его головой реет незримый стяг Коростельбоды, Коростельстья и Коростельства, и это знамя освящает все, что он делает.

Всходит первая звезда.

— Свети, звезда, гори, свети, — говорит он. Опять какая-то учительница из начальной школы. Толстозадая Салли. А теперь зажмурьтесь. Крепче! Крепко-крепко! Видите падающую звезду? А теперь загадаем желание, попросим того, чего хотим больше всего на свете. Только никому не говорите, что… загадали, а то не сбудется.

Снежный человек крепко зажмуривается, закрывает глаза кулаками, кривит лицо. Ну вот — падающая звезда; голубая.

— Хочу суметь, хочу посметь, — говорит он. — Хочу я знать, чего хотеть.

Держи карман шире.

— О Снежный человек, а почему ты ни с кем разговариваешь? — говорит чей-то голос. Снежный человек открывает глаза. Три ребенка, из тех, что постарше, стоят поодаль и с интересом за ним наблюдают. Видимо, подкрались в сумерках.

— Я говорю с Коростелем, — отвечает он.

— Но ты говоришь с Коростелем через свою блестящую штуку! Она что, сломалась?

Снежный человек поднимает левую руку, показывает им часы.

— Это чтобы слушать Коростеля. А говорить с ним надо по-другому.

— А почему ты говоришь с ним о звездах? Что ты говоришь Коростелю, о Снежный человек?

Действительно, что это я говорю Коростелю? — думает Снежный человек. Когда имеете дело с аборигенами, говорит книга у него в голове — на этот раз более современная, конец двадцатого века, голосом уверенной в себе женщины, — следует попытаться уважать их традиции и ограничивать свои объяснения простыми концепциями, которые могут быть поняты в контексте туземной системы верований. Какая-нибудь честная альтруистка в костюме цвета хаки с сотней-другой карманов, подмышкой сетка. Снисходительная, самодовольная корова, думает, у нее есть ответы на все вопросы. В колледже он знал барышень такого типа. Окажись она здесь, ей пришлось бы пересмотреть смысл слова «аборигены».

— Я сказал ему, — отвечает Снежный человек, — что вы задаете слишком много вопросов. — Он подносит часы к уху. — А он говорит, если не перестанете, он сделает из вас тосты.

— Пожалуйста, о Снежный человек, скажи, а что такое тост?

Еще одна ошибка, думает Снежный человек. Нужно избегать невразумительных метафор.

— Тост, — говорит он, — это такая очень, очень плохая штука. Такая плохая, что я даже описать не могу. А теперь вам пора спать. Уходите.

— Что такое тост? — спрашивает Снежный человек сам себя, когда они убегают. Тост — это когда берешь кусок хлеба — Что такое хлеб? Хлеб — это когда берешь муку — Что такое мука? Это мы пропустим, слишком сложно. Хлеб едят, он делается из выращенных растений и по форме напоминает камень. Его надо печь… Пожалуйста, скажи, зачем его надо печь? Почему нельзя просто съесть растение? Это мы тоже пропустим — Повнимательнее. Вы его печете, потом режете на куски, а потом кладете их в тостер, тостер — это такая металлическая коробка, она работает на электричестве — Что такое электричество? Это мы пропустим. Кусок хлеба готовится в тостере, а мы пока достаем масло — масло — это желтый жир, он делается из продукта молочных желез… — ладно, масло мы тоже пропустим. Итак, тостер делает так, что хлеб с обеих сторон прожаривается, а потом тостер выстреливает этим куском хлеба в воздух, и хлеб падает на пол…

— Ладно, — говорит Снежный человек. — Попробуем еще раз. Тост — бесполезное изобретение Темных Времен. Тост был орудием пытки, и все, кого пытали тостом, в вербальной форме изрыгали свои грехи и преступные деяния из прошлых жизней. Тост был предметом культа, он поедался фетишистами, которые верили, что он увеличит их кинетическую и сексуальную силу. Тост не объясним доступными рациональными средствами.

Тост — это я.

Я тост.

Рыба

Небо темнеет, из ультрамарина в индиго. Благослови господь тех, кто давал названия масляным краскам и дорогому женскому белью, думает Снежный человек. Розовый лепесток, кармазин, маренго, умбра, спелая слива, индиго, ультрамарин; все эти слова и фразы — фантазии в себе. Утешительно помнить, что когда-то Homo sapiens sapiens так изобретательно обращался с языком — и не только с языком. Виртуозен, куда ни плюнь.

Обезьяньи мозги, считал Коростель. Обезьяньи лапы, любопытство мартышки, все сломать, вывернуть наизнанку, понюхать, погладить, измерить, улучшить, сломать, выбросить — все это из-за обезьяньих мозгов — прогрессивная модель, разумеется, но обезьяньи мозги есть обезьяньи мозги. Коростель был невысокого мнения о человеческой изобретательности, не считая той, которой в избытке владел сам.

Со стороны деревни, которая могла бы называться деревней, будь в ней дома, слышен гул голосов. Точно по расписанию — мужчины несут факелы, за мужчинами следуют женщины.

Всякий раз, видя этих женщин, Снежный человек поражается. Кожа у них всех известных цветов, от чернее черного до белее белого, все разного роста, но каждая безупречно сложена. Зубы крепкие, кожа гладкая. Никакого жира на талии, никакой целлюлитной апельсиновой корки на бедрах. Ни волосков на ногах, ни зарослей между. Как отретушированные фотографии моделей или реклама дорогостоящих спортивных тренажеров.

Может, потому они и не вызывают в Снежном человеке даже проблеска похоти. Его всегда трогали отпечатки человеческого несовершенства, мелкие изъяны: кривая улыбка, бородавка возле пупка, родинка, синяк. Эти места он выискивал, их целовал. Хотел утешить, целуя рану, дабы ее излечить? В сексе всегда найдется место меланхолии. Когда неразборчивая юность миновала, он полюбил печальных женщин, нежных и ранимых, запутавшихся, женщин, которым он был нужен. Ему нравилось утешать их, ласкать их, подбадривать. Делать их чуть счастливее, пускай ненадолго. И себя заодно, разумеется, — такова награда. Благодарная женщина на многое способна.

А эти новые женщины не грустят, у них не бывает кривых улыбок: они безмятежны, точно ожившие статуи. Они его замораживают.

Женщины несут его рыбу, еженедельную рыбу, поджаренную, как он учил, завернутую в листья. Он чует эту рыбу, он истекает слюной. Они выносят рыбу, кладут ее на землю перед ним. Прибрежная рыба, мелкая и безвкусная, ее никто не добывал, никто не хотел и не уничтожал; или же придонный мутант, прыщавый от токсинов, но Снежному человеку плевать, он что угодно съест.

— Вот твоя рыба, о Снежный человек, — говорит один мужчина, тот, которого зовут Авраам. Как Линкольна: Коростель развлекался, называя своих Детей в честь видных исторических деятелей. Тогда казалось, что это все достаточно невинно.