Читать книгу "Лугару - Ирина Лобусова"

Вся жизнь Зины промелькнула перед ее глазами и растворилась, исчезла в бесцветных глазах Асмолова, смотревших на нее с каким-то таким выражением, которое она не могла описать…

— Теперь ты поняла, что тебя ждет? — усмехнулся он.

Зина молчала. Отчаяние мешало ей говорить.

— Это ждет тебя, если ты задержишься еще на 15 минут. Поэтому встала и пошла отсюда!

— Что? — Это был совершенно неожиданный поворот, выбивший почву из-под ее ног.

— Пошла отсюда! — повторил Асмолов. — Я тебя выпускаю. Ты меня поняла? Я решил тебя отпустить! Надеюсь, ты понимаешь, что я тебя спасаю? Придет время, и ты вспомнишь, что я тебя спас. Уходи. Беги. Я тебя спасаю. Кто знает, может, однажды и ты спасешь меня. Пошла вон!

Зине не надо было повторять дважды. Пулей она рванулась к выходу, слетела с лестницы и, не останавливаясь, бежала до самого дома. Там она заперлась изнутри и до самой ночи не выходила из комнаты.

Ночь Зина провела в кошмарах. Ей все чудились мрачные тени, окружавшие ее кровать, гулкие тревожные шаги по коридору. Она вздрагивала от ужаса при любом шорохе, звуке, треске. Ей казалось, что за ней идут. И ужас этого доводил ее до истерики.

Только к рассвету, издерганная, больная, Зина вдруг поняла, что Асмолов отпустил ее по-настоящему. И, рухнув на подушку, она залилась слезами.

Зина уже не была нормальным человеком. И это открытие жгло ее изнутри. Тот, кто прошел тюрьму НКВД, уже не сможет спать нормально. Никогда.

На следующий день Зина не выходила из дома, несмотря на то что это был выходной перед очередным дежурством, и она заранее запланировала множество дел. Нужно было сходить на рынок, вернуть книги в библиотеку, зайти в гости к школьной подруге, что она собиралась сделать достаточно давно… Вместо этого Зина просидела сутки в своей запертой изнутри комнате, выходя из нее только по необходимости. Ее страшно мучила мысль, что за ней придут. Но никто не пришел.

К вечеру следующего дня, когда Зина поняла, что за ней не пришли и вряд ли уже придут, она впервые ощутила спокойствие. А вместе со спокойным расположением духа к ней вернулась способность мыслить логически. Итак, необходимо было себя защитить от подозрений в причастности к смерти Евгения.

В искренность чекиста Асмолова Крестовская не верила ни капли. Ее все время мучила мысль, что он отпустил ее ради какой-то своей цели, о которой она пока не знает. Только этим можно было объяснить его странную учтивость, на которую, она знала по опыту, просто не способен сотрудник НКВД. В этой организации нет нормальных людей. Люди в ней не работают. Зина убедилась в этом лично. Да и много знала по рассказам других. Правда, о подобных вещах было не принято говорить вслух, никто не хотел рисковать своей жизнью. Но все же кое-какие сведения появлялись.

А были поистине страшные вещи. Вдруг целые семьи исчезали неизвестно куда, а в освободившиеся квартиры заселялись другие люди. Крестовская не знала, что происходит там, в партийных верхах, но этот кошмар касался совершенно обычных, рядовых людей, из ее жизни. И оттого пелена страха становилась более жесткой, страшной, плотной оградой, отделяя людей друг от друга, приучая во всех видеть врагов. До нее уже доходило это странное выражение «враг народа». Но она никак не могла понять его смысл. Кто враг? Почему? И как можно быть врагом абсолютно всем? Что нужно такого сделать, чтобы стать врагом целому народу? И народ — это кто? Такие же люди, как она сама, — или партийная верхушка и сотрудники НКВД? Они тот же самый народ — или уже другой? И тогда какому народу — враг? А как же презумпция невиновности?

Очень опасно было высказывать подобные мысли вслух. Однако это странное выражение звучало все чаще и чаще. Зине всегда хотелось возразить, но безопаснее было молчать. Существовала необходимость держать свои мысли при себе.

Зина всерьез задумалась, как обезопасить себя, и сразу вспомнила о второй записке Евгения — той самой, в которой он назначал ей встречу ровно в 12 часов. Эту записку она оставила дома по чистой случайности: закрутилась и просто забыла положить в сумку. Теперь это должно было стать ее спасением.

Эта записка доказывала, что к 12 часам, когда она вошла в квартиру, Евгений был уже мертв. Это показал осмотр его тела. Он умер ночью, и к 12 часам уже успел остыть. На теле появились даже признаки, которые проявляются спустя несколько часов после смерти. Крестовская не могла ошибиться, она была уже опытным патологоанатомом. И если она стала забывать свою любимую педиатрию, то приобретенные навыки хранились в памяти ее довольно надежно, ведь этими знаниями она пользовалась каждый день.

Записка была четким доказательством того, что к 12 часам Евгений был мертв, она его не убивала. Записку Зина спрятала в тайник — выемку в одном из ящиков шкафа, которую не так-то просто было обнаружить. Обычно она хранила там деньги — запас на черный день.

Во времена ее работы в детской поликлинике этот тайник был почти всегда пустым. А вот теперь в нем была отложена небольшая сумма — в морге удавалось зарабатывать неплохо. Спрятав записку в тайник, Зина почувствовала себя лучше и даже полезла в учебник по судебно-медицинской экспертизе, который когда-то давно дал ей Кац. Она сравнила пулевое отверстие Евгения с тем, что было описано в учебнике. Параметры совпадали. Признаков того, что стрелял другой человек, не было.

Зина прочертила траекторию полета пули. Исходя из того, как пуля вошла в отверстие, выходило то же самое. Никакого угла наклона, никакого дрожания. Судя по данным, которые она успела запомнить, Евгений застрелился сам. Но это был лишь первичный осмотр, поверхностный. При полном, более подробном, все могло выглядеть иначе.

Единственное, о чем она жалела — ей не удалось осмотреть тело Евгения полностью. Были ли на теле какие-то другие повреждения — раны, синяки, царапины, следы ударов? Это могло бы полностью изменить картину! Плюс содержимое желудка, содержание в крови алкоголя или медикаментов. Только изучив эти данные, можно было сделать подробный вывод о том, что произошло.

Но тела Зина, считай, не видела. Асмолов не позволил даже отогнуть ворот рубашки и осмотреть, продолжаются ли ожоги на груди. Жаль, что ей не удалось это сделать. Но, может, тело Евгения привезут к ним?

Тут Крестовскую посетила одна мысль, которую она решила проверить сразу же, тем более, что уже наступил вечер. Она оделась и вышла из дома. На улице нашла ближайший телефон-автомат. Зина решила позвонить двум-трем своим однокурсникам, с которыми поддерживала дружеские отношения. Они прекрасно знали Евгения, общались с ним, и о смерти его должны были узнать первыми.

Все трое оказались дома. Это были люди с положением, обладатели личных телефонов — не то что она. Всем в процессе болтовни Зина задавала один вопрос: что слышали про наших, какие новости? Весть о смерти Евгения стала бы для них громом среди ясного неба. Они бы говорили только об этом, но, похоже, никто ничего не слышали о его смерти. Зину это поразило.

Ничего… Не выдержав, она позвонила Кацу на работу, он был там. Сказала, что ей нужно кое-что спросить у Евгения, не знает ли он, что с ним, как у него дела, и подобное — в том же духе.