Читать книгу "Жан-Поль Готье. Сентиментальный панк - Элизабет Гуслан"

Она стала членом фантастической команды. Именно Фарида появлялась в Ла Виллет и в зале «Ваграм» в ставших легендарными браслетах из консервных банок, платьях из мусорных мешков и юбках из рафии, как «девушка Джеймса Бонда» в плаще с монашеским капюшоном и с автоматом в руках. Она вызывала восторг у публики. Между делом Фарида очаровала Аззедина Алайю, малорослого дизайнера, чьи наряды для русалок[86] она позже прославит. Когда сравнивает Аззедина и Жан-Поля, первое, о чем она вспоминает, это быстрота и порывистость Готье: «Примерки у Аззедина могли длиться часами. А у Жан-Поля – тик-так, и все! Репетиция за час до показа – и хватит! Надо сказать, что ему везло. Все, что он делал, совершалось с быстротой молнии. Модели выходили на подиум с кастрюлями на голове, а на следующий день все женщины хотели купить такие шляпы! И он всегда был мил и любезен и держался посреди всего этого милого хаоса очень твердо». Из рук Жан-Поля Фарида перешла в объятия другого художника. Жан-Поль Гуд, король графики восьмидесятых, разделял с Готье любовь к другим культурам, народам далеких стран и к эклектике. Он был режиссером, публицистом и фотографом, о нем писали все журналы. Из Фариды он сделал легенду восьмидесятых. Ее изящные позы, ее пышные волосы, которые она стала стричь очень коротко, матовая кожа и тонкие черты можно было увидеть на страницах любого глянцевого журнала. Знаменитость, созданную Гудом, прославлял и Аззедин, благодушный тунисец, обожавший арабскую Белоснежку. «Тогда слово “арабка”, beure[87], не использовалось, – говорит Фарида. – Так говорили только мы сами между собой. В обиход оно вошло два года спустя, после того как Арлем Дезир[88] основал движение “SOS Rasism” и в ход пустили слоган “Не тронь моего приятеля”».

Готье оказался в самой гуще знаменательных событий. Антирасизм и нонконформизм шли рука об руку. Стала знаменитой Грейс Джонс, в моду вошла бисексуальность, трансвеститы были необычайно популярны, Клаус Номи пел гомосексуальный блюз. Действовал негласный закон, запрещавший осуждать других. Все имели право на всё, слово «толерантность» вошло в правительственную лексику, и была объявлена война стереотипам. В показах коллекций Готье вместе с Фаридой участвовали Эдвиж, белокурая королева панков, Эжени Вансен, высоченная русская с молочно-белой кожей, Фредо, перебежчица от Шанель, Клодия Хьюидобро и Кристин Бергстрем. Все было возможно. В мире моды наступила новая жизнь, и теперь модельерам требовалось смешивать стили, формы и материалы, нарушать стандарты и отдаваться на волю фантазии. Кристин, уроженку Швеции, привели в Париж любовь и желание сбежать от унылой учебы в Стокгольме. Жан-Поль заметил ее в 1983 году в салоне одних молодых стилистов. Все смотрели только на нее. Она поражала высоким ростом и ослепительной красотой. Эта скандинавская сирена укладывала свои длинные волосы, обесцвеченные до снежной белизны, в высокую прическу, носила платья а-ля Рита Хейворт и туфли на пятнадцатисантиметровых каблуках. У них с Жан-Полем моментально возникла взаимная симпатия. «Он уже был известен, и мне очень польстило его предложение работать вместе, – говорит Кристин. – В то время я была подопытным кроликом у Монтана. Он все примерял на меня, и мой рабочий день длился двадцать часов. Тогда Жан-Поль не носил еще знаменитую стрижку “ежик”, высокий и красивый, он все время улыбался. Я обожала все, с ним связанное. Он был просто классный!»

Яркая восторженная Кристин стала самой активной участницей команды Готье. Десять лет подряд она участвовала в каждом его шоу. «Я это обожала, то, что на жаргоне называлось “look”, – рассказывает она. – Перед дефиле проходили три бессонные ночи, когда все наряды и аксессуары окончательно подгоняются под моделей. В отличие от других, Жан-Поль никогда долго не бился над решением творческих вопросов, ничто его не сдерживало и не тормозило. Он быстро находил любое решение. Если какой-то аксессуар не подходил к наряду, то он, вместо того чтобы размышлять часами, просто переходил к работе над другим туалетом, и решение само собой приходило немного позже. Его отличали энергия и нечеловеческая работоспособность. С пяти утра он часами стоял в одной позе, на коленях перед моделями, и тем не менее находил в себе силы поднять голову, заглянуть в глаза и участливо спросить: “Девочки, вы не устали?” Мы, конечно, с ног валились от усталости, но стыдились в этом признаться. Такому чудному человеку, как Жан-Поль, хочется во всем угодить». Показы Монтана сопровождались полным беспорядком, у Кензо они превращались в праздник, там шампанское лилось рекой даже на подиуме, а Готье умел заставить всех работать с таким рвением, какого никто сам от себя не ожидал. Париж все больше открывался перед шведской моделью. Показы в Зимнем цирке, на площади Тампль, в музее Карусель… «Там была удивительная атмосфера, – продолжает Кристин. – Все дурачились и веселились как дети. Однажды на подиуме соорудили небольшие люки, и во время шоу манекенщицы появлялись оттуда как распускающиеся бутоны. Или он просил нас кружиться вокруг собственной оси в монашеских одеждах. А еще был показ, когда мы шли по склону с искусственным снегом, и в шоу участвовала Бьорк, одетая как эскимосская рок-звезда. Все будто находились в стране мечтаний и снов. Сделать работу игрой – это и есть настоящий стиль Готье».

Образ Кристин – это пин-ап китч, игривая сексуальность и глянец. У Жан-Поля она выступала в роли полуобнаженных леди-вамп. На ней первой появился телесного цвета шелковый корсет со шнуровкой, который надо было подгонять очень точно по фигуре. В день примерки Жан-Поль, оглядывая свою сладострастную валькирию, перетянутую шнурами, шутливо заметил: «Раньше ты походила на скандинавского лосося, но теперь перед нами, кажется, шведская колбаса!» Прошло еще два показа, и вот Кристин появилась на подиуме в совершенно прозрачном сетчатом платье с вышитым лоскутом из черного кружева на месте лобка. Оно вызвало настоящий шок. Это бунюэлевское платье стало сенсацией, оно надолго запомнилось публике, испытавшей во время показа неожиданную эротическую встряску. Потом его демонстрировала также Наоми Кэмпбелл. В другой раз Кристин вышла в одних прозрачных стрингах. Она становилась секс-символом каждого дефиле, в котором участвовала, и это в конце концов заставило ее мужа поинтересоваться: «Послушай, у Готье работают больше сорока девушек, так почему именно ты всегда появляешься в голом виде?»

Жан-Полю никто не говорил «нет». Когда требовалось импровизировать, Кристин оказывалась в первых рядах. Она изображала уборщицу во время показа коллекции «Консьержка». А вот Фарида отказывалась разыгрывать театральные этюды. Она всегда просто шла вперед по подиуму и только впоследствии осознала, что это занятие ее очень нервировало и мучило. «Я сейчас думаю, что всегда ненавидела эту работу, – говорит она тридцать лет спустя. – Страх был слишком силен, я всегда очень боялась». Жан-Поль уважал ее природную закрытость и сдержанность. Она вдохновляла его, лаская глаз. Он обожал эту по-кошачьи грациозную девушку с робкой улыбкой и большими грустными глазами. В ее честь он придумал выход Амида, прекрасно сложенного арабского юноши, который появлялся на подиуме в цепях, с гильотинным затвором на шее, на котором красовалась надпись «Фариде до конца дней». Кристин же, наоборот, обожала разыгрывать представления и демонстрировать себя на показах Жан-Поля, которому всегда было не занимать выдумок и фантазии. «Дефиле “Махараджи” содержало много неожиданностей, – вспоминает Кристин. – А татуаж! Татуировки были точь-в-точь как носила тогда модная молодежь! Я сохранила на память пригласительный билет с портретом Джонни Роттена. А вот показ “Рабби-шик” стал настоящим безумием. Помню, что он делал разные отсылки к Талмуду, а его полное имя, Жан-Поль Готье, было написано на древнееврейском языке!»