Читать книгу "Человек и дракон - Всеволод Овчинников"

Самые талантливые из ама — те, что становятся артельщицами, — славятся, во-первых, искусством ориентироваться по береговым предметам, то есть умением вернуться на то самое место, где вели лов вчера или даже неделю назад, а во-вторых, чувством дна, то есть способностью так рассчитать направление нырков, чтобы кругозор их как бы перекрывался.

В полдень за морскими девами пришла моторка — забрать улов и перевезти артель на другое место, на остров, лежащий возле самого выхода в океан. Я упросил женщин взять меня с собой: хотелось увидеть за работой другую категорию морских дев — «лодочниц».

Лодки их виднелись далеко за устьем залива. От рыбачьих их было легко отличить по горизонтальному шесту, на котором, словно флаги расцвечивания, сушились рубахи, платки и другая одежда. «Лодочница» работает в паре с мужчиной, чаще всего с мужем или братом. Ныряет она обычно на пятнадцать-двадцать метров.

Солнечные лучи проникали далеко в толщу воды, и, пожалуй, лишь тут я до конца осознал, какая это отчаянная глубина.

Вспомнился плавательный бассейн. Какой далекой кажется поверхность воды, когда смотришь на нее с десятиметровой вышки! А ведь надо помножить это расстояние вдвое, чтобы представить себе толщу воды, которую преодолевает ама на пути ко дну.

У «лодочницы», разумеется, не хватило бы сил, чтобы на одном вдохе дважды проделать такой путь вплавь да еще собирать внизу добычу.

Поэтому нырялыщица опускается на дно с помощью тяжелой чугунной гири. Она опоясывается канатом, другой конец которого держит в руках ее напарник.

Еще несколько лет назад муж по сигналу со дна должен был вручную выбирать этот трос, пропущенный через деревянный блок над бортом лодки. Недавно для этой цели приспособили механический привод. Мужчина просто включает мотор, и канат быстро вытягивает женщину на поверхность.

Так как «лодочницы» ведут промысел вдали от берегов и к тому же на большой глубине, ориентироваться им еще труднее, чем «кадочницам».

Поэтому сначала выбирают подходящее для лова место. Когда оно найдено, бросают якорь. А чтобы держать лодку в стабильном положении, поднимают кормовой парус.

После каждого нырка ама вынимает из сетки у пояса свою добычу и несколько минут отдыхает, держась за борт лодки. В это время она обменивается несколькими фразами со своим напарником, который орудует кормовым веслом. От ее указаний зависит точность, с какой грузило в следующий раз доставит ныряльщицу на нужное ей место.

За день ама проводит в воде около шести часов. Неудивительно, что при такой огромной теплопотере она даже в самые знойные летние дни дважды прогревается у костра: первый раз — во время обеденного перерыва и вновь — после завершения работы.

«Лодочницы» добывают втрое-вчетверо больше раковин, чем «кадочницы». К тому же лишь им попадаются самые ценные, одностворчатые аваби. Но ведь не у всякой женщины есть муж, не во всяком хозяйстве есть своя лодка, и к тому же не всякий мужчина может позволить себе во время лова макрели оставаться дома.

Вот и приходится «кадочницам» объединяться в артели и нанимать себе кормчего с моторкой, который за три десятых улова перевозит их с места на место.

Умелая ама-«лодочница» зарабатывает за сезон куда больше, чем может дать любой другой труд, даже мужской. Вот почему в приморских селениях можно порой застать мужчин, занимающихся стряпней, огородом.

Хорошая ныряльщица — желанная невеста. Не случайно на полуострове Сима родители имели обычай подбирать сыну невесту на десять-пятнадцать лет старше его.

Делалось это потому, что лишь к тридцатилетнему возрасту о мастерстве ама можно судить в полной мере.

Осьминоги в роли гончих

Наша лодка подошла к песчаному островку, поросшему редким кустарником. Неподалеку от берега виднелся навес из жердей, покрытых рогожами. Женщины быстро перенесли туда свои кошелки, бутылки с водой, узелки со снедью.

Все здесь чем-то напоминало полевой стан жниц, за исключением разве двух вязанок дров. Артельщица тут же занялась костром, разложив его, к моему удивлению, в тени под рогожами. Морские девы тем временем снимали с себя намокшую одежду, расстилали сушить ее прямо на прогретый солнцем песок.

Наряд ама веками совершенствовался так, чтобы не стеснять движений в воде и быть удобным для переодевания. На картине Утамаро мы видим морских дев в одной лишь набедренной повязке. Сейчас в дополнение к ней они надевают еще и белую полотняную рубаху, а также повязывают голову и шею длинным, как шарф, платком.

Мне не раз доводилось читать, что белая одежда ама должна отпугивать акул. И я перво-наперво принялся расспрашивать морских дев о встречах с этими подводными хищниками, а также с осьминогами — главными врагами искателей жемчуга в Персидском заливе и у побережья Цейлона.

Но женщины подняли меня на смех. Оказалось, что за всю историю жемчужного промысла в Японии ни одна ама ни разу не пострадала от акулы. Что же до осьминогов, то морские девы, наоборот, сами гоняются за ними.

Та мелкая разновидность осьминога, что водится у берегов Японии, представляет собой ценную добычу. Его щупальца японцы едят и сырыми, и вареными. В вяленом виде осьминог считается излюбленной закуской.

Морские девы даже додумались до того, что в сезон лова омаров они используют осьминогов как гончую при охоте на зайцев. Взяв в руку осьминога, ама подплывает к местам, где обычно прячутся эти морские раки, выставив из песка свои длинные усы. Омар очень боится осьминога и при виде его тут же выскакивает из своего убежища, пускаясь наутек. Вот тут-то ама и хватает его свободной рукой.

Пока мы разговаривали, переодевшись в сухое и сидя вокруг огня, дрова успели прогореть.

— Ну, а теперь угостим вас печеными аваби, — сказала артельщица, бросая на угли большие раковины створкой вниз.

Моллюск тут же начинал метаться, и, как только его присоска переставала судорожно двигаться, ама ловко выхватывала раскаленную раковину из огня. На вкус печеные аваби напоминали хорошо разваренный хрящик. Мясо было упругое, чуть пахнущее дымом. Причем никаких приправ, даже соли, ама к этому кушанью не добавляли.

— Почаще ешьте то, что родится в море, тогда будете таким же здоровым, как мы! — зычно прокричала пожилая ама.

— Такой голос у нас в Японии называют «соленая каракатица», — шепнул мне на ухо лодочник, до сих пор сидевший молча. — Но здоровье у них отменное, это верно. До шестидесяти лет ныряют сами, до семидесяти учат девчонок, а в приморских поселках полно старух, которым перевалило за восемьдесят. Никакой недуг их не берет, только глуховаты становятся после сорока, оттого и голосисты, как труба у буксира.

Действительно, женщины, сидевшие вокруг костра, были словно выточены из крепчайшего самшита. Вербовщики морских дев до сих пор следуют завету основателя жемчужного промысла Микимото, который считал, что самый большой доход дают ама в возрасте от сорока до шестидесяти лет.