Читать книгу "Дyxless 21 века. Селфи - Сергей Минаев"

Человек, который появляется исключительно на сентябрьской линейке и отваливает, как только прозвенит первый звонок. Никаких тебе «Здрасте, Маша, а где вы с вашими летом отдыхали?», никаких анекдотиков. Человек-говно, в общем и целом. «А он еще в телевизоре выступает… Ах, ну тогда понятно. И книжки какие-то пишет. Ох, читали бы вы эти книжки!»

Все это и наверняка что-то похуже (не забываем про шутки по линии разведенных отцов) думают обо мне эти замечательные люди. А мне сейчас с ними сидеть да еще изображать бурную радость по поводу детского праздника.

– Дочь, я волнуюсь, – говорю я тоном ребенка, обреченно понимающего, что от дантиста не соскочить.

– Все нормально! – Дочь берет меня за руку, как когда-то я вел ее на новогоднюю елку в мэрию, перед которой она дико переживала, и буквально тащит меня в ресторан.

«Главное – молчи и улыбайся, – уговариваю себя, – в конце концов это пара-тройка часов. И не вступай в дискуссии, вне зависимости от темы. Все-таки есть риск исполнить».

За столом не так много гостей, человек двадцать. То есть совсем не клубная вечеринка, в ВИПе не спрячешься. Дочь вручает цветы и подарок имениннице, возвращается ко мне и легонько подталкивает к столу.

– Это мой папа! – звонко сообщает она присутствующим.

Я растягиваю морду в улыбке. (Господи, какой, должно быть, у меня идиотский вид!)

– Здравствуйте! Владимир, – обращаюсь я к присутствующим.

Мужчины сухо пожимают мою руку, представляясь непременно по отчеству – Игорями Геннадьевичами, Александрами Павловичами. Дамы, наоборот, сплошь Светы, Марины и Наташи. Некоторые слегка рдеют.

– Володя, очень приятно, Владимир, – блею я в ответ.

– А вот и телевиденье приехало, – громко сообщает пузатый мужик моих лет. – Действительно, какой же праздник без телевиденья?

Собравшиеся согласно ржут.

– Никита Павлович, – представляется он.

– Владимир. – Жму руку, а этот черт ее не отпускает. Смотрит в глаза, чего-то еще ждет. – Сергеевич, – выдавливаю я, и только тогда он разжимает клешню.

Типаж Никиты очевиден. Такие придурки есть в каждой компании. «Общественник», тамада, «зажигалка». В общем, первый парень на деревне. Такие всегда в центре внимания. Они умеют выбить пьяный смех анекдотом десятилетней давности, знают, в каком турецком отеле лучший шведский стол, осведомлены, когда ближайший кризис и что там, в Кремле, думают, – им знающие люди сообщают. Очевидно, что мой приход Никите как гвоздь в жопу. Хочешь не хочешь, а я селебрити, следовательно, все общественное внимание неминуемо переключится на меня.

Первый час проходит на удивление нейтрально. В обсуждении недостатков школьной программы, кризиса образования, роста цен, уличной преступности – того, с чем можно благожелательно соглашаться и сдержанно негодовать вместе со всеми. Мне удается обойти опасный риф групп продленного дня, отделавшись соображением о том, что «в наше время это, конечно, было лучше организовано» (стоит ли говорить, что «в наше время» никакие группы продленного дня я не посещал). Затем я ловко вставляю свои пять копеек в обсуждение темы опасности интернета и ужаса социальных сетей, что выходит весьма органично. Еще бы мне не знать эти опасности! Мне, постоянному посетителю порносайтов и одному из сотен невоздержанных на язык «ужасов социальных сетей». Никита всего один раз делает попытку сойтись, начав издалека про «что-то вы не пьете, может, компания не та», но я соскакиваю, сославшись на прием антибиотиков.

В какой-то момент мне даже удается расслабиться. Я заказываю себе кофе и оценивающе разглядываю собравшихся женщин. Все они из той категории, о которой думаешь, что она для своих пятидесяти, в принципе, неплохо сохранилась, а потом выясняется, что ей, например, тридцать три. Единственная прилично выглядящая блондинка пришла в одиночестве. Все остальные – парами, и я уже подумываю о том, не выйти ли с ней покурить, но вовремя подходит дочь, чтобы узнать, как идут дела.

Мы выходим в соседний зал, и я рассказываю о своих успехах, на что дочь не без гордости сообщает, что я продержался более часа.

Вернувшись, я попадаю в водоворот разговора «о времени и о себе». Никита Павлович, естественно, солирует, рассказывая, чем обусловлен рост тарифов ЖКХ, когда и как сильно упадет рубль и что делать, если квартира еще не приватизирована.

Он сравнивает наше время с девяностыми, а кто-то, конечно же, добавляет эпитет «лихие», другой с жаром говорит об СССР, вспоминает «те» пельмени «крестьянские», «ту» музыку, а я сижу и чувствую себя полным придурком.

– А вот, кстати, – поворачивается ко мне Никита, – расскажите нам, простым смертным, – указывает он на собравшихся, – какие там новости, какие прогнозы и, – растекается он в пьяной улыбке, – и ваще…

– Где «там»? – уточняю я.

– Ну как где? Среди, так сказать, сильных мира сего. Где у нас решения принимают теперь? В Кремле или в Белом доме? – Он подмигивает собравшимся, намекая на собственную осведомленность. – Расскажите, что вы думаете обо всем этом?

– Я не знаю, – пожимаю плечами.

– Как это не знаете?

– Сильных мира сего не знаю, новостями их не интересуюсь. Отработал эфир – и домой, к книгам, – корчу я извиняющуюся гримасу.

– Да лад-на, – наседает Никита, – специально молчите. Сидите, не пьете, молчите. Чего-то все в телефоне ковыряетесь. Че там ковыряться-то? Я вот, – достает он новый айфон и демонстрирует гостям, – жена подарила, а знаю только, как звонить.

Гости одобрительно ржут.

«То, что ты редкое мудило, с порога было ясно».

– Знаете, Никита Павлович, я ж не политик. Я интервьюер, – пожимаю плечами я.

– Так не бывает. – Никита наливает себе вина. – Не хотите с простыми людьми поделиться. Брезгуете или вам «там», – поднимает он палец вверх, – запрещают. Так и скажите.

– Они «там», наверное, специальный контракт подписывают, чтобы не разглашать правду людям, – говорит кто-то сбоку.

– Как в КГБ, специальную форму, – соглашается кто-то другой.

– Ну что вы насели? – слышится грудной женский голос. – Может быть, Владимира в такие вопросы не посвящают. Не все же на телевидении приближены, так сказать. Только некоторые, да, Володь? Так же устроено?

– Д-да-а, – зачем-то соглашаюсь я, сопровождая мычание улыбкой душевнобольного.

– А! – восклицает Никита. – Ну, если форма допуска не та, другое дело. А мы думали хоть раз в жизни, хоть одним глазком взглянуть на мир серьезных людей через вас.

Зал разражается дружным хохотом. Действительно, сложно представить себе более смешную шутку.

– Никит, действительно, хорош уже к человеку приставать! – толкает его под локоть супруга.

– Да чё ты хорош-то? Уж и поговорить нельзя! – делано негодует Никита и склоняется к собеседнику напротив, говоря нарочито громким шепотом: – Короче, по вопросу кризиса…