Читать книгу "Оптимистическая трагедия одиночества - Ольга Порошенко"

Понятие «близость» в философии определяется как посредник субъективности, который разрушает уединенное существование интенциональной самости. Истинная отделенность (одиночество) продуцируется характером направленности внешнего, через которую раскрывается вид идентичности. В то же время «близость», обусловливаемая «сущностным одиночеством», прерывает межличностную систему корреляции и определяет внутреннее как неадекватность этой системе, а следовательно, как еще более фундаментальное одиночество вне соединенности. Философия привыкла представлять субъективность внутри альтернатив: соединненость – разъединенность; проявленность – неразличимость. Предполагается при этом, что при отсутствии соединенности личность немыслима. В «сущностном одиночестве» речь идет о той субъективности, где отделенность является результатом нехватки соединенности и бегством от общности, где отделенность связывается с радикальной гетерономностью.

«Когда Я один, Я не один». Одиночество не есть формальное внутреннее. Это скорее парадоксальное внутреннее, порожденное в большей степени характером коммуникаций, чем какими-либо отношениями. Новый смысл обретает внутреннее в своей отделенности в понятии «уникальность». «Уникальность» безлична по определению, но с другой стороны, «уникальность» понятие более личное, чем понятие «самость» в философии. «Уникальность» есть отказ от абстрактности и взаимозаменяемости. Коммуникативная уникальность является истинной отделенностью и носит название в философии М. Бланшо «Некто». «Некто» всегда там, где я один. Факт одиночного существования означает то, что я принадлежу мертвому времени, которое не является ни моим, ни твоим, ни общим, а временем «Некто». Только «некто» еще присутствует, когда никого нет. Здесь «Я» возвращается к себе с новым началом: Некто. Одиночество – это субъективность, схваченная как момент, перед тем как интегрироваться в общность, как само-соответствование, как самоидентифицируемая «личность». Фигурой субъективности, не поглощенной корреляцией «Я – Другой», является «Некто». Одиночество – это принадлежание времени, которое больше не является элементом личности. Мертвое время одиночества становится временем уникальности. В этом случае самость личности, как осознание cogito, находит себя заброшенным в то время, которое уже не является линейным, а становится коммуникативно повторяемым; то есть продолжительность определяется через количество коммуникаций. Как следствие – ни начало, ни конец, ни точечное настоящее невозможны. Единственной достоверностью присутствия в этом времени является повторение – момент, который предшествует себе и который последует за собой, настоящее, которое никогда не кончится, момент, находящийся в непосредственной близости с другим моментом. Аспект повторяемости «мертвого времени» соотносится с коммуникационным аспектом «Некто», предполагающим корреляцию «Я – Другой». Уникальность находится внутри «мертвого времени», она существует без соединенности, но вместе с понятиями «коммуникабельность» и «близость». «Некто» появляется там, где коммуникация порождает уникальность, поэтому «когда Я один, Я не один», «Я» уже не находится в одиночестве самости или идентичности, так как беспокойство по поводу нежелательного характера коммуникации, называемое «присутствие отсутствия», лишь элемент его сознания. В то же время «когда Я один», Я не там кроме статики состояние одиночества содержит и динамику, а именно – становление «Другим». «Некто» – это уникальность без присутствия или субстанциальности, но не без реальности: Где Я не один, там меня нет, но есть Некто. Где я один, там нет никого. Нет личности, нет Субъекта, но «Некто» там присутствует. Этот «Некто» подобен «Ничто» Хайдеггера, это не просто пустота, отсутствие сущего, это отсутствие, которое обладает притягательностью подлинного бытия. Проблема «Безликости» или «отсутствия личности» на самом деле присутствует в действительности. Самость со своим «одиночеством в мире», с ее проблемами несовпадения с окружающим, с ее свободой, представляет собой один из эффектов «безликости». Другими словами, личность является одним из эффектов безликости. Бытие «сущностного одиночества» не адекватно «Ничто». Так же как самость определяется как «эффект» безликости, так и «Ничто» есть эффект «потаенности». Ничто властвует тогда, когда заканчивается бытие. Но может ли бытие закончиться? Даже когда бытие заканчивается, остается еще что-то, хотя бы и сокрытым. Когда бытие заканчивается, возникает «присутствие отсутствия» бытия, но не как нечто сокрытое в бытии, а бытие как потаенность, то есть потаенность сама по себе. Проявленность, феноменальность, понимание являются эффектами потаенности, так же как идентичность и непротиворечивость – эффектами коммуникации и близости. Потаенность – это частный онтологический момент, который организует реальность. В повседневной жизни потаенность скрывает себя и проявляется только в «сущностном одиночестве». Здесь оно предстает как реальность вне проявленности и феноменальности, как реальность внутри коммуникации. Потаенность не относится к действию, истине или действительности, «это отрицание ирреальности». Только в сущностном одиночестве потаенность ближе всего к проявленности.

В одиночестве заложен принцип дифференциации, одним из эффектов которого может быть законченность, порождающая прерывистость. Интенциональная «самость» вследствие этой дифференциации уже не является «самостью», а является одиночеством – моментом появления конкретной субъективности в результате разнообразных видов коммуникации, которая в своей общей форме имеет аспекты интерсубъективности. Эта субъективность сущностно не адекватна эмпирической самости или идентичности и потому носит название «безликость» или «Некто». Рассмотренное выше «сущностное одиночество» носит черты «чистой формы» в феноменологической философии, и поэтому принадлежит Никому. В данном случае одиночество необходимо понимать как анонимность, как место и время без личности.

Состояние одиночества проявляет свою непосредственную связь с эстетическим в двух аспектах: тема «языка одиночества» и тема «игры». Одиночество человеческой души бесконечно, и там нет слов. Это объясняется тем, что люди практически не могут объяснить свое собственное состояние. Находясь в состоянии глубокого одиночества человек становится своего рода глухонемым, поскольку он уверен в том, что переживаемое им больше не переживает никто. Недостаток психологических исследований проблемы одиночества объясняется именно объективной неспособностью «пациента» полно и четко рассказать о переживаемом. Возникает проблема «языка» для оформления «сиюминутных переживаний». Психолог Р. Хобсон считает, что «самый подходящий для этого язык – поэзия»[56].

Именно с этим связано преобладание художественных произведений об одиночестве, но не строгих научных анализов. В литературном творчестве проблема одиночества выходит не просто на определенный эстетический уровень, но и предполагает определение сущего через эстетическую реальность как момент познания. Поэзия здесь (в состоянии одиночества) не литературное украшение, а наиболее подходящая форма сочетания слов для объяснения того, что происходит с «пациентом». Язык поэзии и ее «эффект» необходимы для создания условий понимания характера протекания определенных моментов внутреннего мира человека. «Немота» одиночества объясняется еще и тем, что «одиночество» – это субъективный термин. Строго говоря, можно сказать: «Я одинок», но не «Он одинок». Смысл одиночества не может быть схвачен через определение «симптомов». Одиночество – это специфичное состояние, содержащее в себе «не-бытие». Л. Витгенштейн писал: «Где никто не может говорить, там всякий должен молчать». Стремясь понять самые важные вещи о мире и о себе, относящиеся к мировоззрению, мы почти неизбежно сталкиваемся с концептуальными препятствиями, заключенными в схемах языка. Все в мире осмысливается через призму понятийно-речевых форм, которые, к сожалению, не всегда способны адекватно решить те или иные задачи. Непроясненность и неоднозначность понятийного аппарата часто приводит к несоответствию языковых форм внутренним переживаниям человека и таким образом неизбежно возникает проблема непонимания и невозможности человеком адекватно самовыразиться посредством слов, что, в свою очередь, ведет к состоянию одиночества. По мнению Витгенштейна, неверен утвердившийся в философии ментализм, который связан с представлениями о сугубо внутренних, скрытых психических актах, процессах сознания, якобы совершенно отличных от речевых и других внешних проявлений. Например, языковые выражения, фиксирующие эмоциональные состояния (горе, радость, надежда), подразумевают типы поведения, которые в разных вариациях повторяются в ткани жизни в определенных обстоятельствах в сочетании с выражением лица, действиями и пр. В силу этого обстоятельства при анализе проблемы одиночества необходимо рассматривать в единстве гамму языковых выражений и соответствующие им эмоциональные состояния.