Читать книгу "Мистер Смит и рай земной. Изобретение благосостояния - Георг фон Вальвиц"

Итак, здесь сталкиваются экономика и мораль, вопрос о благосостоянии и вопрос о справедливости. С распределением собственности и обязательств дело обстоит так же, как с футбольным матчем, который на другое утро становится темой обсуждения всего города. У каждого на этот счёт своё мнение, но правда события лежит на поле – не поддающаяся формулировкам и постижению – и ускользает от всех слов и всякой логики. Гораздо проще сойтись в оценке того, чего не было, чем фактически произошедшего. И как в случае с футбольным матчем, молчать об этом не получится, поскольку распределение, справедливость и благосостояние имеют связь, которая кажется очевидной.

Вначале надо зафиксировать, что экономическое неравенство само по себе не предосудительно. Речь идёт (насколько это вообще поддаётся описанию) о более естественном состоянии, чем состояние равенства. Люди стараются заработать денег и по возможности иметь их больше, чем имеют другие. Некоторые в этом более талантливы, чем остальные, или, может, серьёзнее относятся к делу, и результатом становится неравное распределение, как в коктейльном бокале. Приблизительно на 20 % населения приходится около 80 % доходов и собственности. Это распределение, впервые открытое в 1900 году Вильфредо Парето, на удивление постоянно во всех культурах и эпохах, оно и в сегодняшней Германии такое же, как в Италии XIX века и в кальвинистской Женеве, и немногие попытки всерьёз его изменить – в ту или иную сторону – почти всегда плохо кончались. Соотношение настолько устойчиво, что даже в точках экстремума картина такая: трое ныне богатейших людей – Карлос Слим, Уоррен Баффет и Билл Гейтс – вместе имеют приблизительно столько же, сколько следующие за ними семеро. Так ли выглядит естественное состояние?

Без неравенства, видимо, не бывает благосостояния. Богатые непременно должны существовать – не только для их собственного, но и для всеобщего достатка, и в этом они также управляются зачастую не столько собственными намерениями, сколько невидимой рукой. Ибо лишь тот, кто получает больше, чем расходует, может экономить и инвестировать и тем самым двигать экономику вперёд. Обладание некоторым капиталом необычайно облегчает возможность вести себя как капиталист и основывать или расширять предприятия и производить полезные продукты. Если же все будут проедать всё заработанное, нищета в обозримом времени останется неизменной.

Но неравенство распределения имеет и границу, нарушив которую, оно становится убыточным для благосостояния. Общество держится вместе, только если люди могут себя с ним идентифицировать. Но причастность к нему стоит денег – на посещение школ, на участие в школьных экскурсиях, на кино, телевизор, на книги по физике – зависит от предпочтений. Горняки XIX века не имели ни денег, ни будущего, и терять им было нечего. Анархия и революция для них – по меньшей мере не самая худшая альтернатива. Поэтому общества с несправедливым распределением часто нестабильны. В одной из таких ситуаций рабочие занимаются организацией забастовок, а предприниматели – защитой своего состояния, вместо того чтобы сосредоточиться на производстве хороших и полезных вещей. Ещё одна неприятная особенность – финансовые кризисы, которые возникают особенно часто, если совсем маленькие группы людей (элита) располагают особенно большой частью финансового богатства. Богатые любят говорить между собой о своих деньгах, и это часто приводит к сговору в определённых отраслях. Кто в нужный момент не инвестирует в тюльпаны, железные дороги, недвижимость или интернет, тот не считается ни крутым, ни умным, и ему грозит социальная изоляция в своём классе. Это часто приводит к избыточным инвестициям с плохим результатом. И хотя таким образом можно во всех странах прийти к большому скачку развития с высоким ростом, но народные хозяйства, в которых доход и имущество распределены более равномерно, имеют тенденцию к тому, чтобы и расти равномернее и более устойчиво, чем таковые с бо́льшим неравенством – до тех пор пока законы рыночной экономики не окажутся бессильны (тогда уже не растёт почти ничего)[31].

Однако то, как должно быть сформировано такое неравенство, чтобы перед Богом и людьми оно столько лет не сдавало позиции, можно описать – как и правду о полуторачасовом событии на футбольном поле – только негативно. Так, можно констатировать, что требованием равной платы за равный труд не добьёшься равенства, потому что работа, особенно если она интересная, редко бывает равноценной. Известные футболисты, например, обладают способностями, которые высоко ценятся другими и являются достаточным основанием для добровольной чрезмерной оплаты. Это нечестно по отношению к волейболистам, которые обладают не меньшими талантами и тренируются не менее напряжённо, однако в конце своей карьеры вынуждены подыскивать себе настоящую работу. Но альтернатива, которая состоит в том, чтобы каждый получал оплату лишь за время, проведённое на рабочем месте, гораздо нелепее. Дело не в том, как долго человек находится на каком-то месте; решающим является то, что он там делает – а это зачастую трудно выразить в деньгах. Надо ли измерять работу Пикассо или Стива Джобса часами, которые они провели у полотна или в офисе? Они создают вещи, с которыми другим за всю жизнь не справиться. Желание оплачивать их достижения соответствующей почасовой оплатой было бы наивно.

Деньги в вопросе распределения, как и вообще в жизни, фатально переоценены. На самом деле лишь малая часть благосостояния умещается в деньгах, и их перераспределение редко представляет собой нечто большее, чем лечение симптомов. Даже если все располагают сопоставимыми суммами, что тогда будет с красивыми, красноречивыми, обаятельными, прилежными, одарёнными? Их очевидные преимущества не перераспределишь на всю серую массу. Во всяком случае, не с помощью денег, ибо как измеришь ущерб некрасивого человека по сравнению с красивым? И кто будет перераспределять? Каждый должен сам устанавливать, сколько ему надо, или это должно взять на себя государство? И даже если бы сегодня все смогли располагать одинаковой суммой, через пять лет распределение будет предположительно таким же, каково оно сейчас.

Дело не так уж сильно зависит от того, что и сколько ты имеешь, а скорее от того, что ты с этим сможешь сделать. Обладание автомобилем не сделает слепого богаче. Это также не повысит существенно уровень жизни европейского горожанина, который может поддерживать свои социальные связи, перемещаясь на велосипеде или пользуясь общественным транспортом. Вопрос «зачем?» ставится – как во всякой долгой истории – преимущественно лишь в конце. Гораздо больше, чем от денег, дело зависит от возможностей, которыми мы располагаем, чтобы вести успешную жизнь. Для девушки, обладающей способностями Эйнштейна, не иметь доступа к учебникам по физике равносильно увечью, тогда как другие и не заметят эту потерю.