Читать книгу "Мемуары двоечника - Михаил Ширвиндт"

Ну вот, похвастался, и дальше…

Леонид Исидорович Мильграм — личность уникальная! Его биография — это полный набор всего того, что может произойти с еврейским мальчиком, родившимся в 1921 году. В 1938 расстрелян отец. Он, шестнадцатилетний, пошел разгружать вагоны, чтобы прокормить себя и четырнадцатилетнего брата. Потом война — добровольцем с первого до последнего дня. После демобилизации в 1946 году Мильграм вернулся в Москву, женился на Мирелле Пасторе, дочери известного итальянского коммуниста, в 1951 окончил Исторический факультет МГУ. Но тут — «дело врачей», и он был отправлен учителем истории в Архангельск. И только в 1960 году Мильграм приступил к созданию 45-й школы, одной из самых известных и престижных в Москве.

Родителей учеников он эксплуатировал нещадно! У него был огромный гроссбух с профессиями и телефонами пап и мам всех школьников, и чуть что — он начинал их дергать! Только не надо сравнивать эту ситуацию с днем сегодняшним, когда школьные поборы постепенно вытесняют государственное финансирование. Мильграм при помощи родителей «выбивал». Выбивать тогда надо было все: от кафеля до современных лингафонных кабинетов — и родители, видя упертость и бескорыстие директора школы, помогали чем могли!

В случае с моей мамой четко прослеживалась неприкрытая личная корысть! Но, учитывая тяжелый случай в виде меня, все закрывали на это глаза.

Так все и шло: я плохо учился, учителя меня гнобили, родители воспитывали, Баба покрывала. Когда по приказу главного командования (мамы) за воспитание брался отец, это было не страшно. Он просто орал на меня так, что прибегали соседи. Папа же — актер, и он нашел прекрасный способ демонстрировать гнев, который не испытываешь — орать. Я, сын актера, тоже кое-что в лицедействе понимал… поэтому очень натурально изображал страх и раскаяние. В итоге после такой «взбучки» мы появлялись перед мамой усталые, но довольные, с чувством выполненного долга. Если же за меня бралась сама мама, то тут «пришла беда — отворяй ворота»! Будучи женой актера, она настолько хорошо разбиралась во всех тонкостях этой профессии, что у меня не было шансов! Воспитывала мама меня тихо, почти шепотом, и это было действительно страшно, что там папашины гром и молния! Если же я сбегал от экзекуций и запирался в туалете, то мама, подойдя к двери, тихо говорила:

— Выходи.

— Не-е-е-т! — вопил я.

— Считаю до трех… Раз… Два…

Это было невыносимо!

— Два с половиной…

Три я не слышал никогда! Я сдавался!

В школе же отношения с учителями в целом сложились, и это вовсе не моя заслуга. Просто Мильграм подобрал действительно хороших педагогов.

Ненавидели меня два человека: учительница физики (не буду называть ее имени, пусть будет физичка) и молодой педагог по английскому Александр Ефимович Медман по кличке Муман (так выглядел его автограф). Почему я назвал его имя? Потому что сейчас Саша Маленький (новое прозвище) — мой хороший приятель, и в своей ненависти ко мне много раз раскаялся! Он говорил:

— Представь, я только после института… В ТАКОЙ школе! Боюсь всех и вся… А тут ты — такой наглый и смотришь на меня прям так…

Понимаю его. Уверен, что «прям так» и смотрел!

Но это сейчас, а тогда после 9-го класса он оставил меня на летнюю переэкзаменовку!

То есть у всех каникулы, старшие классы уезжают в Латвию в трудовой лагерь… и без меня!!! А я — ходи каждый день к Муману на дополнительные занятия! Самое обидное, что спустя лет двадцать я узнал, что по утрам он мучил меня, а вечерами проигрывал деньги в преферанс моим будущим друзьям Денису Евстигнееву и Антону Табакову!!!

Трудный лагерь

Все проходит, прошла и моя летняя переэкзаменовка… Меня спецгрузом отправили к друзьям — в лагерь! Про лагерь этот ходили легенды. Латвия! Олайне! Рядом с Ригой! Ну да, там надо пополоть какую-то свеклу, но зато — свобода! Друзья! Подруги! Ах!

Еще во время «английских пыток» мне пришло письмо от Сани Скляра (теперь он зовется Александр Ф.): «Привези побольше консервов и хлеба». Меня это ничуть не насторожило, я просто упаковал то и другое и поехал.

Теперь попробую тезисно описать, чем все это оказалось.

Район Олайне — сельскохозяйственная и промышленная зона Латвии. Помимо полей бескрайних свекольных в Олайне работало единственное во всей Латвии учреждение по принудительному лечению от алкоголизма — Олайнский лечебно-трудовой профилакторий.

Там же располагалась специальная воинская часть с «воспитательным уклоном». Добавьте сюда для аромата Олайнский химико-фармацевтический завод — и вы увидите милое местечко для трудового отдыха московских школьников.

Сам лагерь состоял из одного-единственного здания. Это был коровник. Нет-нет, коровы там никогда не жили, так как его не успели достроить! Ну, а свято место пусто не бывает: нет коров — будут дети! На чердаке стояло штук двадцать раскладушек — там жили мальчики, а собственно в коровнике — девочки и учителя. Перед коровником — площадка метров сто, на которой стоял пинг-понговый стол… — и все!

Позади — лес, а за бараком — тропинка вдоль колючей проволоки: к столовой и к месту погрузки в грузовики.

Теперь про свободу, к которой мы так рвались…

Подъем в 6:00 утра.

С 6:00 до 6:20 зарядка.

Опоздал — вычет из зарплаты. (Да, нам полагались какие-то деньги: половина заработанного на прополке шла в фонд школы, а вторая — нам. Если учесть, что дорога и даже униформа для ползанья в грязи — за наш счет, то сумма выходила не самая внушительная… минус вычеты.)

Встать на зарядку бывало не просто: по утрам волосы и шерстяные одеяла покрывал иней, а на улице в трусах — вообще колотун!

В 7:00 — завтрак в столовой: булка, каша, чай.

В 7:30 — выезд на грузовиках в поле.

В 8:00 — добро пожаловать в ад!

До горизонта уходят грядки с растениями. Ты садишься на колени так, чтобы грядка проходила у тебя между ног, и вперед! Особенно приятно, если вчера шел дождь… Отдельное удовольствие, если дождь идет сейчас, и начинается, собственно, прополка. Свекольный кустик растет каждые 10–15 сантиметров, остальное — сорняк. Вот его и надо выдергивать. Норма: две грядки — до горизонта и обратно. И постоянный надзор! Отстаешь — вычет из зарплаты, болтаешь с соседом — тоже. Поэтому, чтобы нагнать передовиков производства, будь они неладны, приходилось убыстрять процесс, выдергивая все подряд — лишь бы каждые 15 сантиметров оставался какой-нибудь кустик, будь-то крапива или чертополох. Если ловили на этом — минус трудодень!

Лагерная жизнь

В 14:00 — обед: суп, макароны, хлеб.

С 15:00 до ужина (каша, чай) — свободное время.

В свободное время можно было делать две вещи: играть в пинг-понг или не играть — все! А вот чего в свободное время делать было нельзя: ходить направо — там профилакторий алкоголиков, ходить налево — там дисбат, заходить в лес — там змеи и клещи… И за любое нарушение — штраф, штраф, штраф! Ну, мы и играли. Причем не просто так, а на интерес. А интерес был один — еда! Может быть, по каким-то санитарным нормам наш паек и соответствовал нормативам, но наши растущие, измученные свеклой организмы отказывались это принимать! Поэтому играли на все съедобное: хлеб, булочки, конфеты.