Читать книгу "Франсиско Франко и его время - Светлана Пожарская"

Одним из элементов «черной» легенды была версия о том, что своим рождением республика была обязана заговору масонов, контролируемому силами «Интернационала масонов». Масонами были, как утверждалось, крупнейшие деятели республики — М. Асанья, М. Альварес, М. Портела Вальядарес, М. Барриос, М. Доминго, Л. Кампанис, А. Леррус; социалисты — Л. Хименес де Асуа, Ф. де лос Риос; военные — Л. Очоа, С. Посас; и даже коммунист Каэтано Боливар, «доктор бедных», единственный депутат-коммунист в кортесах 1933 г. Эта легенда, по замыслу ее создателей, должна была уязвить чувства католиков[91].

Среди тех, кто сфабриковал эти «секретные документы», Рикардо де ла Сьерва, известный историк, автор десятков книг, называет фалангистского писателя Т. Борраса, никакая из книг которого, давно забытых, не имела такого успеха, как эти «изыскания»[92].

Истины ради не следует забывать: среди тех, кому принадлежит право первооткрывателя «коммунистического масонского заговора», был не кто иной, как сам Франко. Еще в мае 1934 г. он направил приветствие конгрессу «Интернационал Антанты против III Интернационала», заседавшему в Швейцарии. Франко высказал пожелание объединить действия единомышленников в Испании «с вашими великими усилиями».

Это письмо сохранилось в архиве Франко и было обнародовано в 1984 г.

Впоследствии Франко неоднократно повторял, что он обладал совершенно точными, научно выверенными сведениями, что Коммунистический Интернационал сплел заговор: «Было известно о документах, касающихся разрушения церквей и монастырей, и у нас был список лучших мужей Испании, которые должны были быть убиты. Мы знали день, точную дату»[93]. Отметим, что при скрупулезном изучении документов, хранящихся в Российском Государственном архиве социально-политической истории, таких сведений нами не обнаружено.

Испанский историк Ж. Фонтана замечает, что Франко и Мола как бы забыли, что мятеж готовился задолго до того, как «были обнаружены» эти «секретные документы»[94].

Корни масонофобии Франко не могут быть раскрыты полностью без учета личных мотиваций, без разграничения личных причин от политических. Так полагает крупнейший в Испании авторитет в исследованиях по истории масонства X. Феррер Бенимели. Но если до сих пор все еще многое остается неясным в персональных причинах масонофобии покойного диктатора, то, бесспорно, что Франко никогда не делал секрета из своей «страсти», обнаружив при этом неизменную твердость и постоянство. Отдав в самом начале мятежа приказ о реквизиции и систематическом секвестре всех масонских архивов, библиотек, он завершил свой политический и жизненный путь последним публичным обращением к 150-тысячной толпе с балкона королевского дворца в Мадриде, всего за несколько недель до своего смертного часа, обвинив «некоторые развращенные страны в пособничестве левомасонскому заговору, перед угрозой которого вновь оказалась Испания».

Примечательно, что Франко не только публично демонстрировал свою масонофобию, но и сам, по-видимому, глубоко верил в масонский заговор, о чем свидетельствуют записи бесед с ним его двоюродного брата «Пакона» — Салгадо Араухо. Ведь Франко никак не мог предполагать, что после его смерти эти записи будут опубликованы.

Поистине масонофобия стала вторым естеством Франко, навязчивой идеей, дьявольским наваждением, как не раз отмечали его биографы. Именно в масонстве он видел основные причины исторического упадка Испании и политического вырождения — так он определял состояние государства и общества в канун гражданской войны.

Без искоренения масонства, по его глубокому убеждению, невозможно возродить страну. Но эта задача — на многие годы. А пока Франко продолжал строительство своего государства в соответствии со своими представлениями и вкусами.

12 августа 1937 г. Франко перенес свою резиденцию в Бургос. 30 января 1938 г., в восьмую годовщину падения диктатуры Примо де Риверы, было создано первое франкистское правительство. Пост министра иностранных дел получил генерал граф Г. Хордана, а общественного порядка — генерал М. Анидо, оба в прошлом входившие в правительство Примо де Риверы. Так Франко наметил еще одну линию своей «родословной».

В него вошли: два монархиста — генерал граф Гомес Хордана, министр иностранных дел, и Андрее Амадо, министр финансов; два карлиста — Родесно, министр юстиции, и Педро Саинс Родригес, министр просвещения; генерал Дáвила получил пост военного министра; генерал Мартинес Анидо — пост министра общественных работ; Хуан Антонио Суанчес, друг отроческих лет Франко, получил пост министра торговли и промышленности.

Из старой фаланги в правительство вошел только Фернандес Куэста. Зато «новорубашечников», как стали называть фалангистов, ставших таковыми только после 19 апреля 1937 г., в новом правительстве было два — Г. Буэно, министр труда, и Серрано Суньер. Занимая пост министра внутренних дел, он, по существу, был вторым человеком в правительстве после Франко.

С именем Суньера связан и закон о печати от 22 апреля 1938 г., который, как явствует из его первой статьи, поставил под полный контроль государства все, что связано с изданием и распространением периодической печати и книг. Этот закон ввел самую жестокую в истории Испании предварительную цензуру.

Этот «баланс сил» во франкистских кабинетах, отражавший своеобразный «усеченный» консервативный плюрализм, стал традиционным на протяжении многих лет.

Генерал Аранда в беседе с полковником германского генерального штаба Крамером 5 июня 1939 г., уже после падения Республики, заметил, что «Франко и на внутриполитической арене приходится все делать самому. Давно назначенные им министры ничем себя не проявляют». Он, Аранда, «вообще не думает, чтобы кто-либо из испанцев знал, кто же именно является министром»[95].

Позднее историки и политологи назовут такое государственное и общественное устройство тоталитаризмом. Для Франко этот термин не носил негативного характера: он сам его неоднократно употреблял, но в позитивном ключе. Достаточно вспомнить его речь перед Национальным Советом фаланги 17 июля 1942 г.: «В Европе существует только один опасный враг — коммунизм, и только одна система, способная его победить — тоталитарный режим». Но он и ранее, еще в годы гражданской войны, восхвалял порядок тоталитаризма и обливал презрением хаос, порожденный демократией. Он полагал, что для этого у него были основания. Наряду с прочими примерами он имел в виду и тот феномен, который историки позднее назовут «гражданская война в гражданской войне».