Читать книгу "Дети декабря - Платон Беседин"

– Тут?!

– Если хочешь в Доме писателей, то да.

Я хотел сильно.

Люблю Институтскую и за это знакомство, и за прогулки по её тихим улочкам. Но сейчас она другая – людная, шумная, ограничивающая. Полоса препятствий, которую, как в компьютерной игре, нужно преодолеть, чтобы встретиться с боссом.

И флаги Евросоюза, европейские ценности здесь – только фетиш, лишь натянутая для лучшего понимания оболочка. В основе же – Великая Идея Очищения.

Ведь в тех честных, кто вышел на Евромайдан, сиял образ не Европы, но Града Золотого. Они жаждали свергнуть не Януковича президента, но Януковича внутреннего, аскаридой терзавшего каждого украинца. Этот душевный паразит разросся настолько, что поглотил самого хозяина, превратив в раба, точно грех, о котором сперва помышляют и принимают, а после сочетаются с ним и, наконец, не замечая, пленяются, становясь узником страсти.

Люди, толпящиеся на Институтской, хотят пройти через шеренги «Беркута». Его бойцы в полной выкладке, но без оружия. Держат перед собой металлические щиты. Головы закрыты шлемами, видны лишь глаза. Взгляд сосредоточен, венчает весь монолитный образ. Но будет команда, и бойцы, ощетинившись, пойдут вперёд, уничтожив любую угрозу. Если только будет команда.

Между щитами оставлен узкий, в полметра, проход. Его пропускная способность, как говорили на лекциях по «Информационным системам», невелика, образуется «пробка». Многие, правда, и не хотят продвигаться: стоят, комментируют, фотографируют бойцов «Беркута».

– Улыбочку, – ржёт толстый парень, – для будущих некрологов.

– Страна должна знать своих героев, – скрипит дед с внешностью Айболита.

– Каких героев, дед?

– Ирония, молодые люди, ирония.

– А!

– Ну, суки, улыбайтесь!

Бойцы молчат. Взгляд не меняется. Кожа на открытых участках по-прежнему телесного цвета. Только у одного, конопатого, она краснеет по мере роста оскорблений, впивающихся ядовитыми стрелами в расшатанные неопределённостью нервы.

За бойцами, чуть позади, курит их командир. Он больше, важнее и как бы надутее; даже обмундирование на нём смотрится объёмнее, внушительнее. И по коротким, ёмким затяжкам я понимаю, что он давно уже созрел для приказа. И бойцы в шеренгах тоже созрели. Готовые действовать, они ждут, чтобы мстить не столько за оскорбления, подленькие, словно тычки ниже пояса боксёра на ринге, сколько за дни, недели простоя, непонимание причин, по которым их пригнали сюда, но застопорили на месте, выставив как манекены, наподобие тех, что японские компании используют в офисе для снятия гнева у сотрудников.

Протискиваюсь между щитами, но тучная женщина, взывающая к бойцам «вставайте на нашу сторону, ребята», микширующая молитвы с угрозами, загораживает проход.

– Может, без остановок, а?

– Что?!

– Идите! – уже совсем зло выдаю я.

Она покоряется, но, миновав границу, пристраивается за спинами бойцов и снова вставляет в магнитофон рта кассету «Лучшие агитационные хиты Евромайдана».

Раньше, свернув во дворик, можно было оказаться в чудном скверике, вроде того, что устроили на Институтской: с работающим фонтаном, изящными вазонами, коваными скамейками; охранник у шлагбаума если и должен был проверять входящих, то никогда этого не делал. Но сейчас улица обрублена, как чурбан, перекрыта пожарными и военными машинами, и надо идти только вперёд, чувствуя себя гладиатором, пробирающимся на арену. У каждой машины дежурят пять-шесть человек в форме пожарной службы и МЧС.

– Ребята, дался вам этот Янукович! Давайте к нам!

– Нельзя…

– Так вы за него стоите?

– У меня знаешь сколько зарплата? Полторы тысячи гривен, это с премиями. Буду я за него стоять?

Они пикируются, швыряясь фразами, но каждый остаётся на месте, за рубеж никто не переступает.

Проходя, я думаю, что тех, кто напирает, куда больше, и если они захотят, то быстро прорвутся. Что тогда предпримут дежурные? Вызовут бойцов из оцепления? Или это не пожарные и эмчеэсники, а переодетые люди из соответствующих структур? И у них есть оружие?

У нас в гараже до сих пор валяются книги из серии «В поисках приключений». В них герои охотятся на диких зверей. В декабрьском Киеве нынче тоже охота, но разобраться сложнее, кто животное, а кто зверь.

Зато у каждого есть свой козёл отпущения. Автомат по производству информационной жвачки – только засунь монету – быстро выдаёт список виновных.

Я очень хочу, чтобы всё было так просто. Но разве в этой стране бывает когда-нибудь просто? И, кажется, есть только бесы и ангелы, а между ними – никого нет. Но посерёдке-то – почти все. И в каждом – от беса и ангела.

Вновь милицейский кордон. На этот раз в три ряда. Лица менее отстранённые, решительные. Тут и приказа давать не надо – лишь намекни. И понимаешь, что мы только в начале. Огонь разгорается, а кочегар – в забытьи.

У меня всегда были претензии к Украине, но, когда их масса становилась критической, придавливала, стесняла движения, мешала дышать, я включал новости, слушал, как убивают и жгут людей в других странах. А мы, слава богу, живём. Без Волгодонска и Грозного. Без Косово и Цхинвала. Кто после этого скажет, что Украина плоха?

На Институтской я разыскивал прежний Киев, а бубны верхнего и нижнего мира отбивали мотив: «До свиданья, ша-ла-ла-ла, мой любимый город!»

Но я вернусь. И ты должен вернуться. Договорились?

9

Не знаю, что хуже: гневный звонок от Валеры или Вениамина Степановича или их молчание. Я ведь должен быть с ними. Прямо сейчас. Но я в одном месте, они в другом, и никто не ищет.

В проулке, куда я свернул, – наконец-таки! – тишина. Наползает вечер, скоро серые краски потемнеют, сгустятся. Но пока в прощальной бледности солнца чётко прорисовываются голые ветки деревьев и сахарные дома, украшенные лепными барельефами и статуями, держащими своды. В этом проулке всё как раньше. И я должен благодарить за это город, вновь открывшийся для меня.

Неброской вывеской обозначен магазин «Веста». Приглашает восстановить атмосферу тех дней, прожитых в Киеве. Беспокойных, хмельных, но столь полных в своей внутренней свободе, в ощущении того, что ты действительно есть. Своя история, свой город. И ты часть целого, и сам целое.

Невероятно мощное в своей полноте чувство. Оно появляется стремительно, беспричинно: вечер, переулок, вывеска – казалось бы, что такого? Но так же быстро может исчезнуть. Достаточно одного звонка, одного вопроса – и ты вернулся обратно, в прелую духоту жизни. И можно лишь попытаться законсервировать алкоголем чувство. Если вдруг повезёт.

Магазин до пасхальных воспоминаний наполнен ароматом ванили. Красный пластик корзинки испачкан чёрными пятнами. Закрываю их половинкой «Бородинского», упаковкой грибов, кольцом «Буковинской». У витрины кулинарии долго прикидываю, брать квашеные огурцы или помидоры. Останавливаюсь на бледно-зелёных помидорах. Покупка бутылки «Первака» проходит быстрее.