Читать книгу "По ту сторону - Инга Андрианова"

Удивительно, как меняется жизнь за стенами больницы, как распадается надвое мир. Снаружи мечутся люди, у которых куча неразрешимых проблем, пригоршня важных дел и полный карман неприятностей. Здесь всегда суета и неразбериха, здесь одни завидуют другим и проклинают третьих. На этой территории постоянно идут или готовятся боевые действия, имеющие целью нанести ущерб разной степени тяжести. Любовь здесь болезненна и мучительна, праздники беспечны, а следующие за ними будни исполнены стыда и раскаянья. Этот лагерь порывист и щедр, он эмоционально нестабилен и духовно небогат.

Внутренний лагерь, на первый взгляд пуст, но эта пустота обманчива. Если на улице нет прохожих, это не значит, что город не населен. Движение здесь в привычном смысле отсутствует, хотя регулировщики постоянно находятся на своих местах. У обитателей этого лагеря в глазах тревога, в словах сочувствие и подтекст. Звуки здесь приглушены, жесты скупы и бережливы. Создается впечатление, что мир погрузился на дно океана, и мглу разбавляют лишь редкие маячки на столиках ночных сестер. Эмоции здесь крайне редки и выплескиваются за предел лишь в минуты опасности. В этом мире событий немного. И все же, дело не в количестве событий и даже не в их глубине. Дело в том, что проблема здесь всего одна, одна на всех, но ею нельзя поделиться, ее нельзя переложить на чужие плечи или подсунуть под дверь, словно конверт, ее не решить сообща — здесь каждый за себя и каждый сам по себе.

Конечно, здесь тебе пытаются помочь, могут даже посочувствовать, но справиться ты должен будешь сам. Отсюда не сбежишь в верхний мир, не закроешь глаза, не заткнешь себе уши, и только повернувшись лицом к своей беде, ты получаешь новый шанс. Здесь твоя жизнь напрямую связана с силой духа и желанием вернуться в лагерь номер один, который хоть и кажется отсюда бестолковым и наивным, но так и остается безальтернативным.

Странное тихое место, но именно здесь происходят сильнейшие выбросы, недоступные для жителей внешнего мира. Их авторы — и местные, и гости, попавшие в эпицентр бурной радости или великого горя. Эти прорывы выносит тебя на поверхность и делают вершителем судьбы, а сила духа, вырвавшись на волю, сметает все преграды на пути. Что в сравнении с этим эмоции внешнего мира — лишь мелкая рябь, борьба с собственной жизнью, жалкая возня на фоне грандиозной битвы, которую ежесекундно ведут обитатели больничного полумрака.

Я шла по улице и не могла надышаться осенней влагой, разлившейся по миру, сочившейся на глянцевый асфальт.

— Боже, сколько воды! — прошептала я и неожиданно представила отца, его бескровное лицо, сухие потрескавшиеся губы.

Я поймала ртом несколько капель и позволила им стечь по языку. В этот миг я поняла, что мир щедр…

Придя домой, я бросила покупки на диван, скинула одежду, пропахшую больницей, залезла под душ и долго стояла, наслаждаясь мелкими житейскими радостями, ставшими в одночасье предметом роскоши.

Когда, через пару часов, я вернулась на пост, отец уже выглядел лучше: он полулежал на подушках и даже пытался шутить.

— Да, наломал я дров, наломал, — усмехнулся он, глядя, как с помощью швабры я развожу сюрреализм, — Не станет меня, и ты поплывешь по течению. Поплывешь, куда денешься. Так что мне на тот свет никак нельзя. Буду пилить тебя на этом. Ничего, прорвемся. Будем бороться, Тигра! Будем или нет?

— Обязательно будем, и все у нас получится, ты только воду не глотай.

— Ишь, какая хитрая, сама, небось, уже и чаю попила, а родному отцу стакана воды жалеешь! — и он принялся шутливо отчитывать меня за несуществующий грех.

Весь день отца мучила жажда, но стоило хоть капле попасть в пищевод, его тут же выворачивало наизнанку. В такие минуты сбегался весь персонал и на чем свет крыл меня за профнепригодность.

К вечеру мои глаза запорошило, спина заныла и одеревенела.

— Ложись, поспи, — велел отец, — со мной все будет в порядке, мне ввели снотворное, так что засну еще раньше тебя… Скоро увидишь, — добавил он не к месту, — медведь падет и своей тушей раздавит всех, кто не успел отскочить.

— Какой медведь, пап? Ты задремал?

— Медведь — это СССР, наша великая колониальная держава.

Отец закрыл глаза, шумно выдохнул. Я взобралась на кушетку, накрылась одеялом, обняла подушку и секунду спустя отключилась.

Из омута сна меня вытащил странный навязчивый звук. Я с трудом разлепила глаза и не сразу поняла, что происходит. Из последних сил отец тянулся к стакану с водой. При каждом его движении штатив капельницы мерно бился о железную спинку кровати.

— Что ты творишь! — крикнула я, — Ты убьешь себя!

— Это ты меня убьешь! Я умру от жажды в этой дыре! — закричал он в ответ. — Что ты вообще тут делаешь? Спать сюда пришла? Лучше позови санитарку, мне нужно судно.

— Я подам тебе судно, не кричи.

— Нет, санитарка, я сказал!

— Хорошо, санитарку позову, но воды не дам! — и я демонстративно отставила стакан на подоконник.

В ту ночь отец так и не заснул. Мне пришлось караулить место водопоя и каждые пять минут смачивать его пересохшие губы. Он мстительно щурил глаза и все чаще требовал воды. К утру я уже едва держалась на ногах. Хирург, принявший смену, внимательно осмотрел больного и констатировал отсутствие динамики.

Я вышла за ним из палаты:

— Доктор, отца нужно кормить: он ослабеет с каждым днем и без воды не протянет. Вы знаете, что он устроил ночью?

— Да, да, мне говорили. Очень странно, что снотворное не подействовало. Давайте поступим так: будем давать ему воду маленькими дозами. Одна чайная ложка каждые пять минут. Если все пойдет нормально, и спазмы прекратятся, дозу увеличим. Как только вода начнет усваиваться, ваш отец пойдет на поправку.

— Доктор, почему у него непроходимость, — спросила я, — разве это нормально?

— Все это временно. Его оперировала лучшая бригада, а хирурга вызывали из самого Владимира, так что не беспокойтесь, девушка, все будет в порядке. Как, кстати, ваше имя?

— Мое имя? Да, имя… Стоп! Почему мне никто не сказал, что отца резал хирург из Владимира? — мои руки затряслись. — Зачем вы вызвали врача со стороны? Ваш Петр Иванович лечит отца каждый год, знает всю историю болезни, видит картину целиком, они друзья, в конце концов!

— Да успокойтесь вы девушка! — остановил меня врач, — Наш Петр Иванович прекрасный хирург, но мы должны были подстраховаться: все-таки уровень областных и наш собственный…

— Подстраховаться насчет чего? — мне стало не по себе, — Или перед кем?

— Мы просто делали свое дело, Ника!

И назвав меня по имени, которого ему никто не сообщал, он бодро зашагал по коридору.

Я побежала к телефону:

— Петр Иванович, вы же сказали, что резали сами!

— Да, Никуш, я так сказал.