Читать книгу "Руки оторву! - Ульян Гарный"

Правил сугак конем без уздечки – коленями, вместо седла – кусок оленьей шкуры. Ему подали цельнометаллический щит и длинное копье необычного вида. Наконечник странного оружия был сделан в виде трезубца, каждое острие которого длиной в метр.

Захар в стальных доспехах, на лошади, защищенной броней, встал метрах в пятидесяти от противника, подняв вверх острие пики. В лунном свете он казался нереальным, серебряным всадником судьбы. Бойцы, по внутреннему сигналу готовности, понеслись навстречу друг другу. Сугак пронзительно завизжал, Захар, напротив, надвигался беззвучно, что усиливало эффект мистичности его безмолвного образа. Когда до столкновения оставалось несколько метров, бойцы наставили оружие: пика Захара надвигалась прямо на острый кадык сугака, а степняк поднял свой трезубец так высоко, что понять, куда направлен его удар, было невозможно.

Зазвенела сталь, оружие сугака пригвоздило острие пики русича к земле. Неожиданный удар вышиб Захара из седла, но он непостижимым образом успел оттолкнуться ногами от крупа лошади и в немыслимом прыжке долететь до ошеломленного этим кульбитом противника.

Захар обхватил сугака левой рукой за шею, правым предплечьем уперся ему в лоб и резко закинул ноги вверх, на секунду замерев в позиции север – юг, а затем завалился за спину своего противника. Даже издалека был слышен треск шеи степняка.

И снова русич удивил сноровкой: ловко извернулся и сел на круп позади мертвого всадника. Теперь понятно, за что его зовут Кошка. Захар перекинул тело противника через шею коня, пересел на оленью шкуру.

Лошадь было заартачилась, но русский конник быстро ее обуздал: сильно сжал коленями мохнатые бока: строптивица даже присела. Рысью, красуясь, Захар подъехал к колеснице вождя и швырнул труп прямо под ноги местного правителя.

– Видел, ковыльник, мой боец, даже меча не обнажил! Нет вам удачи с нами биться! – громогласно объявил Петр, обводя грозными очами поникшее войско сугаков.

– Теперь смотрите – вот мой знак, – Петр поднял над головой огромный щит с гербом: вздыбленный синий конь на красном поле, – тебе, сугакскому вождю, его отдаю. Но не в дар, а как знак вашего смирения. Посреди селения своего поставишь высокий столб, на него повесишь мой щит, смотри – заеду и проверю! А на ком увидишь герб мой – волю того исполнять как мою! Теперь отдай, что должен, и обещания свои помни: про русов в степи, про припасы и про полон! Пошевеливайся! И так всю ночь на тебя потратил!

Через час мы уже подъезжали к лагерю, за нами ехали пара десятков повозок с золотом, вяленым мясом, шкурами и мехами. Всадники гнали стада коров, бычков, овец и огромный табун мохнатых лошадей.

Наш обоз был полностью готов в путь, телеги стояли цепочкой, оглобли передней упряжки смотрели на юг: где-то там находился загадочный Карлук. Возницы и воины разнуздали лошадей и дремали в тени под телегами и возками, правда, не забыв выставить караулы.

Конные разъезды встретили нас приветственными криками, потрясая оружием. Услышав шум, из-за рощи выехали тролли, радостно порыкивая.

Петр скомандовал:

– Всем, кто с ночных дел вернулся, спать в возах, сегодня полперехода сделаем – отдохнуть бойцам надо! – И уже потише, только мне: – А нам с тобой в седлах дремать придется: для большаков телегу еще не придумали. Ничо, через четыре часа большой привал сделаем!

Рядом пристроился на сугакской косматой лошаденке Сергий; поздоровался и сказал, косясь веселым взглядом на Жеребцова:

– Мы тут тебе, Василий, кровать на колесах изладили из пустых повозок, иди отдохни!

– О, как! – удивился Петр. – А куда поклажу с «кровати» дели?

– Дак ить жреть войско-то каждый день. И не помалу, – ответил Сергий, – от площадки-то и освобождаются. Хозяин, ты как снимешь железа, мне отдай, я их в кузню снесу.

Через несколько минут я с наслаждением снял доспехи с себя и Ассама, умылся и завалился на волчьи и медвежьи шкуры, от солнца мое ложе защищал полог из моей палатки, и ничто не помешало мне смежить веки и уснуть. Последняя мысль в этом мире была такая: «Не ошибся я в выборе спутников: что Сергий, что Гриша – молодцы! Надо будет им по приезде премию выписать!»

Невидимый лектор забубнил: «И Православная, и Римско-Католическая церкви считают только себя «единой святой, кафолической (соборной) и апостольской Церковью» (Никео-Цареградский Символ веры).

Официальное отношение Римско-Католической Церкви к Восточным (Ортодоксальным) церквям, не состоящим с ней в общении, включая поместные православные церкви, выражено в Декрете Второго Ватиканского собора «Unitatis redintegratio»[41]:

«Немалое число общин отделилось от полного общения с Католической Церковью, иногда не без вины людей: и с той и с другой стороны. Однако тех, кто рождается ныне в таких Общинах и исполняется веры во Христа, нельзя обвинять в грехе разделения, и Католическая Церковь приемлет их с братским уважением и любовью. Ибо те, кто верует во Христа и должным образом принял крещение, находятся в известном общении с Католической Церковью, пусть даже неполном… Тем не менее, оправдавшись верой в крещении, они сочетаются Христу и, следовательно, по праву носят имя христиан, а чада Католической Церкви с полным основанием признают их братьями в Господе».

Официальное отношение Русской Православной церкви к Римско-Католической Церкви выражено в документе «Основные принципы отношения Русской Православной Церкви к инославию».

«Диалог с Римско-Католической Церковью строился и должен строиться в будущем с учетом того основополагающего факта, что она является Церковью, в которой сохраняется апостольское преемство рукоположений. В то же время представляется необходимым принимать во внимание характер развития вероучительных основ и этоса РКЦ, нередко шедшего вразрез с Преданием и духовным опытом Древней Церкви».

Основные расхождения в догматике.

Триадологические:

Православие не принимает католическую формулировку Никео-Константинопольского Символа веры с филиокве, где речь идет об исхождении Духа Святого не только от Отца, но и от Сына (лат. filioque).

Православие исповедует два различных образа бытия Святой Троицы: бытие Трех Лиц в Сущности и Их проявление в энергии. Римо-католики, как и Варлаам Калабрийский (противник св. Григория Паламы), считают энергию Троицы тварной (временно сотворенной): купина, слава, свет и огненные языки Пятидесятницы полагаются ими тварными символами, которые, однажды зародившись, затем перестают существовать.

Западная Церковь считает благодать следствием Божественной Причины, подобным акту творения, и их влияние постоянно проистекает в материальный мир.

Святой Дух в римо-католицизме трактуется как любовь (связь) между Отцом и Сыном, между Богом и людьми, в то время как в Православии любовь есть общая энергия всех Трех Лиц Святой Троицы, иначе Святой Дух терял бы ипостасный облик при Его отождествлении с любовью.