Читать книгу "Дело чести, или "Звезда Бенгалии" - Максим Афанасьев"

А примерно неделю назад, в кабаке, ко мне за стол подсел один малый и спросил, не я ли поручик Московского гренадёрского полка Григорий Бехтерев. Я сказал, что да. Тогда он дал мне письмо и сказал, что оно от дочери князя Вышатова. Я схватил письмо и стал читать.

— А письмо было написано её подчерком?

— Этого я не мог знать. Она никогда не посылала мне писем. В двух словах в письме было сказано, что она решила порвать со своим тираном-отцом и связать свою судьбу со мной, и спрашивала, на что я готов ради этого. Ответ просила передать с тем же посланником. Я схватил лист бумаги и написал только одну фразу — на всё!

— А кто был этот посланник княжны Вышатовой?

— Он сказал, что он друг одного работника из Набережного дворца, и назвал имя парня, который, насколько я знаю, работает помощником садовника.

— А как он объяснил, что письмо вам передаёт он, а, к примеру, не горничная или сам его друг, который работает у князя?

— Как объяснил мне этот человек, он потом сказал, что зовут его Филипп, а друзья зовут его Филя, так вот, Филипп сказал мне, что к его другу обратилась личная горничная княжны. Сказала, что он, видимо, ловкий парень и не сможет ли он изыскать способ тайно передать письмо одному человеку. Тот согласился и, зная, что Филипп человек бывалый, попросил его помочь.

— М-да. А как этот Филя нашёл вас? Горничная сказала название трактира, где вас искать?

— Должен признаться, что такой вопрос вообще не пришел мне в голову.

— Понятно. Что было дальше?

— Я спросил, когда он сможет передать ответ. Филя предложил встретиться через день в этом же заведении. Я согласился. Потом я предложил угостить его ужином. Признаться, этот человек казался мне вестником счастья и надежды, и мне хотелось хоть чем-то отблагодарить его. После ужина мы расстались. Я пошёл домой, внутри у меня все клокотало, я чувствовал прилив какой-то странной, безумной энергии. Мне захотелось, не ожидая послезавтра, броситься в Набережный дворец, причём, ни закрытые двери, ни решетки на окнах не казались мне преградой. Я еле сдержался, но на следующее утро чувствовал себя совершенно разбитым. Голова была как в тумане, а усталость былая такая, как будто я пробежал с десяток вёрст. Тогда я совершенно не понял, в чем дело, и снова отправился в кабак, где обычно проводил время. Через день мы, как и договаривались, встретились с Филей. Он снова принёс мне письмо от Марии Вышатовой. Там было написано, что она безумна рада моему согласию, что всегда в меня верила и прочее и прочее. Там же она изложила такой план. По её словам, у них в доме была драгоценность, некий алмаз, который по закону принадлежал только ей. Однако, по словам Марии, её отец распоряжается им по своему усмотрению и хранит его в сейфе в каком-то банке, но через несколько дней его привезут в дом. Он будет нужен князю для каких-то финансовых операций. Она просила меня воспользоваться этим случаем, взять алмаз и передать ей. Она так и написала «взять», поясняя, что это не будет кражей, так как я только верну драгоценность ее законной владелице. С этой драгоценностью она получит полную финансовую независимость и сможет сама распоряжаться своей судьбой. Она снова просила меня ответить в письме, если я согласен. Я согласился. Прошло три-четыре дня. Мы с Филей виделись каждый вечер, и я практически вообще не появлялся дома. В следующей записке мне изложили, что я должен был делать, план был предельно прост. На балу, который даёт князь, мне следовало дождаться, когда большинство гостей разъедутся, и, если получится, незаметно взять алмаз в главной зале, а потом спрятать его в тайник…

— Постойте! — Кромов прервал рассказ. — Как это понимать, если получится?

— Вы понимаете, Мария…, — Бехтерев запнулся и обхватил голову руками, — теперь я даже не пойму, она ли вообще писала эти письма!

Он откинулся на спинку дивана и в ярости сжал кулаки.

— Если это правда, — поручик кивнул в сторону лежавших на столе газет, — значит она использовала меня, чтобы… или… или это кто-то другой… но я не могу понять, зачем?

— Я понимаю ваше состояние, но сейчас самое лучшее, если вы расскажете нам всё до конца. Имея на руках всю информацию, я уверен, мы сможем разобраться в этом деле.

— Да, вы правы. Так вот, Мария, — он снова запнулся, — давайте пока считать, что письма были написаны ей, мне так проще рассказывать.

Кромов кивнул.

— Она считала, что главное — это дождаться, чтобы осталось совсем мало народа, буквально несколько человек знакомых князю людей, а тогда уж не важно, удастся мне взять алмаз незаметно или нет. Главное, успеть спрятать его в тайник, из которого она потом сможет его забрать. Она считала, что если алмаз не найдут, её отец не будет поднимать никакого шума. Мне же следовало уйти со всеми, если никто ничего не заметит, или убежать через дверь на первом этаже. Мария обещала, что она будет открыта. Я согласился и на это. То, что меня будут считать преступником, тогда меня не волновало. Также в письме говорилось, что она на несколько дней вынуждена уехать вместе с матерью в гости к родственникам, так что связь мы по прежнему будем держать через Филиппа, а тайник такой надёжный, что алмаз всё равно не найдут, тем более никто не будет знать об её участии в этом деле. Последние пару дней я вообще почти не покидал кабака, или, скорее, даже притона, где мы встречались с Филей. Он почти всё время был со мной. И после каждой попойки одно и то же. То меня охватывала бешеная ярость, хотелось все ломать и крушить, а потом жуткая слабость, так что последние пару дней я уже не очень отдавал себе отчета в происходящем.

И вот сегодня днём Филя явился ко мне в кабак и принёс новую записку. В ней говорилось, что всё в порядке, алмаз в Набережном дворце, и Мария надеется, что я её не подведу. Филя предложил мне выпить и сказал, что сейчас у князя как раз начался бал, на котором демонстрируется алмаз. Я вскочил и бросился сюда. Я помню, Филя стал мне что-то кричать вдогонку, по-моему, даже побежал за мной. Наверное, хотел, чтобы я с ним ещё посидел, но мне было не до того, я мчался во дворец. Я бежал как одержимый, многие прохожие шарахались от меня в страхе, но я перед собой видел только одну цель — алмаз. Что было потом, вы, господа, наверное, знаете лучше меня. Я, признаться, не все помню из того, что произошло в доме. По-моему, я сцепился с каким-то малым и здорово его помял. Но, — говоря это, Бехтерев грустно улыбнулся, — то, что я выполнил задание, помню хорошо. Правда, теперь, узнав о помолвке, я совершенно не понимаю, зачем всё это было нужно.

— Скажите Бехтерев, — произнёс Кромов, — за неделю, что с вами встречался этот человек, у вас не вызвала не малейшего сомнения его, довольно-таки неправдоподобная история?

— Тогда — нет. Сейчас у меня такое впечатление, что всё это время мой разум как будто не принадлежал мне, я действовал как под гипнозом.

— Что скажете, Важин? — спросил Кромов.

— Думаю тут всё очевидно. Этот Филя — Филипп, или кто он там есть на самом деле, подливал ему какое-то одурманивающее зелье. Жажда деятельности, а потом полный упадок сил — характерные признаки. Я насмотрелся такого в командировке в Туркестане. В тамошних заведениях такие, с позволения сказать, угощения подают как у нас вино.