Читать книгу "Те же и Скунс-2 - Мария Семенова"

Новоиспечённый демократ Гнедин отстал от свояка всего на полтора года; видно, смена кожи недёшево ему обошлась. Однако к тому времени Гнедин-младший уже держался бульдожьей хваткой за одну из ветвей власти, устроенный прочно и высоко. В кабинете заместителя начальника юридического управления. В Смольном.

Он не развёлся с Ириной, хотя физического влечения к ней не испытывал никогда, а вместе с её папенькой угас и династический интерес. Просто, что бы там ни говорили, а разводы в официальных кругах как прежде не поощрялись, так не поощряются и теперь. Владимир приватизировал для благоверной трёхкомнатную по её выбору – у метро, тёпленькую после евроремонта… и стал заглядывать в гости не чаще раза в неделю.

Ирина прекрасно знала, что где-то (где именно, она не пробовала выяснять) у мужа имелась ещё и другая квартира, и там он в своё удовольствие вёл плейбойскую жизнь. Устраивал холостяцкие вечеринки с друзьями, приглашал платных и бесплатных подруг…

Молодую соломенную вдову это по большому счёту не волновало.

Она тоже могла бы творить всё, что ей только заблагорассудится, не опасаясь со стороны мужа репрессий. Однако Ирине Гнединой не «благорассудилось». Возникавшие время от времени расплывчатые желания и мечты так и оставались на уровне нереализованных душевных поползновений. Ей никто не мешал, но она так и не завела не то что любовника – даже кошку.

Порою она целые вечера простаивала у окна, выключив надоевший телевизор и глядя во двор, на редких прохожих и ещё более редкие автомобили.

…Пока на тополях не обчекрыжили ветки, там время от времени появлялись гнёзда. Одно из них, воронье, хорошо просматривалось с четвёртого этажа. Ирина помнила, как серая птица хлопотливо возилась в укромной развилке, неприметной с земли (о том, что в городе могут найтись ещё и наблюдатели сверху, законное дитя природы не помышляло). Отложив яйца, ворона уселась их греть. Увы, то ли из-за экологических бед, то ли ещё по какой причине кладка оказалась нежизнеспособной. Ворона никак не желала это уразуметь – и героически продолжала высиживание. Так тянулось месяца три. Потом лето кончилось, и налетела первая осенняя буря с сумасшедшим ветром и наводнением. В ту ночь Ирина очень плохо спала, но к утру Нева вошла в берега, в очередной раз не причинив лично ей никакого ущерба. Но вот от гнезда на тополе не осталось никакого следа. Пропала куда-то и ворона. Больше её во дворе не видали.

…За герметичным двухкамерным стеклопакетом в который раз густели непогожие сумерки. Мокрый снег ложился ноздреватым ковром, заравнивая часовой давности следы от колёс. Потом прямо по газону прохлюпал рубчатыми кроссовками долговязый парнишка из соседнего дома, прикативший на последнем поезде метро. Во дворе было почти совсем тихо; крупные хлопья тяжеловесно кружились под фонарём, постепенно стирая протянувшийся к подъезду аляповатый пунктир… Ирина продолжала смотреть.

Show must go on [13]

В день, когда Жене Крылову настала пора выписываться из больницы, гнилая зима поднатужилась и разразилась настоящим, крепеньким, славным морозцем. И даже – явно по великому блату – лёгким и пушистым свежим снежком, искрившимся на солнце. Он выпал аккурат ночью, при прохождении небольшого холодного фронта, и весьма кстати припорошил замёрзшую грязь. Женя вышел на высокое крыльцо, снабжённое, кроме ступеней, ещё и пандусом для машин. Заботливые руки присыпали обледенелый пандус крупным песком. Некоторое время Крылов стоял неподвижно, жмурясь и с наслаждением дыша. Холодный воздух покалывал, как шампанское. В нём отсутствовали вездесущие больничные запахи, и уже от этого он казался Жене состоящим из чистого кислорода.

Крылова, естественно, никто не встречал. Более того: с ним только что распростились, снабдив инструкциями на все случаи жизни и наказав смотреть в оба. И теперь несколько пар глаз (весьма, кстати, вооружённых) внимательно следили за ним, выжидая, что будет. Ему очень хотелось оглянуться, но он не оглядывался.

Что ж, пока ровным счётом ничего не происходило. Пока?..

Женя знал лучше многих: когда нечто начинает происходить, то как правило оказывается, что всеобъемлющие инструкции именно этого и не охватывают. «Ладно, – сказал он себе. – Посмотрим».

Пока смотреть было решительно не на что.

Заснеженный садик перед больницей оставался пустым, если не считать чьих-то родственниц с фруктами и домашними тапками в сумках да инвалидного автомобиля, допущенного на территорию и аккуратно пробиравшегося по дорожке. Женя нашёл взглядом маленькие нарядные купола, видимые сквозь голые кроны, и с чувством перекрестился. Потом спустился с крыльца и медленно пошёл в сторону ворот, помимо воли прислушиваясь к только что зажившим болячкам. Ухаживали за ним, грех жаловаться, по высшему классу. Но всё равно казалось, будто «на воле» тело ведёт себя совсем по-другому, чем в кабинете лечебной гимнастики, и вопрос, можно ли ему вполне доверять, ещё требует уточнения…

При всей бросающейся в глаза Жениной молодости он испытывал подобное уже не впервые.

Он встряхнул тощую спортивную сумку, передёрнул плечами, то ли сбрасывая что-то, то ли, наоборот, заново примеряя к себе, проверяя, ладно ли будет сидеть… Друзья-эгидовцы, следившие за ним в дальнобойную оптику, видели, как зябко нахохлившийся парень на ходу становился таким, каким его знали за пределами службы. Это снова был по всем параметрам типичный уроженец глухого уголка области, давно забытого всеми, кроме, может быть, Бога. Сорванный с корней деревенский житель, привычно ждущий подвоха от городских умников и всегда готовый скрыться в непробиваемой скорлупе понятий и ценностей, унаследованных от предков-крестьян… Упрямый, тугодумный и неторопливый. С недоверчивым взглядом светлых глаз исподлобья…

И при этом – с чеченской войной за плечами. Плюс не отмеченная особой логикой история, столь драматично загнавшая его в конце октября на больничную койку…

В общем, к воротам больничного садика подходил совсем не тот Женя Крылов, которому двадцать минут назад давал последние наставления эгидовский шеф.

Когда до этих самых ворот осталось пройти с десяток шагов. Женино профессиональное внимание привлекла характерная физиономия джипа, обрисовавшаяся из-за угла кирпичной сторожки. И сам серебристый «Гранд чероки», и его номер (буквы «о», одинаковые цифры – не хухер-мухер!) были очень знакомыми. Женя прошёл ещё немного вперёд, остановился и стал смотреть, прикрыв ладонью глаза от яркого солнца.

Пока он смотрел, дверца джипа щёлкнула, наружу выбрался человек… Женю встречали. Стало быть, не ошибся Багдадский Вор, засекший приметный автомобиль на дальних подступах к лечебному учреждению. Человек приветственно помахал рукой, и Женя поймал себя на том, что обрадовался ему. Андрею Аркадьевичу Журбе, лидеру тихвинцев. В руке у лидера была зажата на две трети пустая жестяная баночка. Одно из невинных развлечений, которое Журба со товарищи время от времени себе позволяли: на глазах у гаишников хлестать «Хольстейн», сидя за рулём иномарки. А потом демонстрировать возмущённому стражу порядка… полную безалкогольность напитка.