Читать книгу "Любовь и смерть. Селфи - Наталья Андреева"

Люба нисколько не сомневалась, что это она. «Не от мира сего», было бы самым верным определением по отношению к этой женщине. Лицо ее поражало своей наивной детской красотой. Лоб без единой морщинки, гладкие щеки, румяные губы, глаза, похожие на леденцы. Некрасивых детей не бывает, поэтому не имело значения, насколько правильны черты этого лица. Анфисе Платоновне недавно исполнилось двадцать девять лет, но она, похоже, так и не вышла из возраста девятилетнего ребенка. Люба невольно вздохнула и сказала:

– Это касается вашего отца.

– Мой отец сейчас находится в лучшем из миров.

– Это он вам сказал? – не удержалась Люська.

– Да.

– И как же вы общаетесь?

– О! Папа снится мне каждую ночь, – оживилась Анфиса Платоновна. Она даже не спросила своих незваных гостей: кто, откуда, как зовут?

– Не скучно вам здесь? – поспешила Люба сменить тему.

Надо сначала войти в контакт. Дети настолько же обидчивы, насколько открыты. Одно неверное слово, и Анфиса Платоновна замкнется в себе. И ничто ее не заставит открыть рот и сказать им правду. На Людмилино ток-шоу ей наплевать, равно как и на славу. На деньги тоже. Может, стоит начать диалог с осквернения могилы ее отца? Интересно, какие у них были отношения?

– Как же скучно-то? – удивилась хозяйка. – Вон, дел сколько! Я тут одна живу, и зимую тоже одна. Надо печку побелить, дров заготовить… И потом: они все ко мне приходят. Потому как больше никто их не слышит.

– Они? – Люба с Людмилой переглянулись.

– Усопшие. Я весточки передаю. Они мне каждую ночь снятся.

– И не боитесь? – невольно поежилась Люба.

– А чего бояться-то? Они просто о себе напоминают. Чтоб не забыли. Жизнь суетная, люди так заняты, что только на Пасху на кладбище и ходят. Или в Родительскую. А им этого мало. Я в церковь хожу, записочки ношу. Родственникам напоминаю: не забывайте. А кто из усопших и беспокоится, от ошибок предостерегает, или от дурного глаза. Но в основном обижаются. Человек памятью о нем жив. Да вы садитесь.

Подруги торопливо присели. Хозяйка оживилась, глаза у нее заблестели. Она явно была готова к разговору по душам, раз сама заговорила о сокровенном.

– Говорят, у вас было трудное детство, – издалека начала Люба.

– Трудное? – Анфиса Платоновна откровенно удивилась. – Кто это мог сказать?

– Ваша племянница. – Аграфена Дамировна действительно приходилась племянницей женщине, которая была моложе нее лет на пятнадцать. Поэтому взгляд этой женщины сделался удивленным.

– Мы говорим об Аграфене Дамировне, – пояснила Люба.

– Ах, вы о тете! – у хозяйки на сей счет была своя арифметика. – Тетя несчастная. Поэтому у нее и все остальные люди несчастные. Она хочет, чтобы именно так и было.

– Но вид у нее преуспевающий, – осторожно сказала Люба. – У нее прекрасный дом, модная одежда, хорошая машина.

Анфиса Платоновна звонко рассмеялась.

– Вы же в это не верите? Ведь не верите? – она умоляюще сложила руки, глядя при этом на Любу. – Ведь вы не такая. Я же вижу. Вы ведь все понимаете.

– А я? – заволновалась Люська. – Я тоже не такая!

Анфиса Платоновна ее проигнорировала.

– А ваш отец? Он какой? – Люба намеренно не сказала, был. Раз они каждую ночь общаются.

– О! Папа – добрый волшебник! Он всегда приходил с подарками. Мы никогда ни в чем не нуждались. Мама всегда говорила о нем с благоговением, очень уважительно: Платон Кузьмич.

Люба мигом представила себе уютную квартирку, куда по субботам, как добрый волшебник, входит благостный старец. Похоже, и мать Анфисы была не от мира сего. Платон Кузьмич старался их не разочаровывать и охотно играл в эту игру. Материального ему и дома хватало. Законная дочка была жадной стервой. Зять бандитом. Третья законная жена выслуживала наследство. А у Сироткиных (фамилию Анфисе дали материну) Платон Кузьмич был этаким субботним Дедом Морозом. Он прекрасно понимал, что эти женщины беззащитны. По молодости Большаков и то не смог бороться за свое счастье. Дуня-то Ермакова умерла, пока он был на фронте. А уж когда девяносто стукнуло, Платон Кузьмич и вовсе сдал. В его доме воцарилась внучка Аграфена вместе со своим мужем. И Полина, третья супруга Платона Кузьмича отправилась на тот свет.

Поэтому Сироткиных он берег. Держал подальше от своих московских квартир, загородного дома и прочего недвижимого имущества. Дабы не искушать Аграфену. Которую Анфиса почему-то звала тетей.

– А его подарки… – Люба шла, как по минному полю. – Вы их сохранили?

– Конечно! – Анфиса проворно вскочила. Она буквально выхватила ящик из старого потрескавшегося комода и брякнула его на стол.

Подруги невольно привстали. Люба схватила Апельсинчика за руку и сжала: молчи! Света в доме было мало, поэтому золото светилось тускло. А в том, что это золото, подруги не сомневались. Кольца, серьги, браслеты. Похоже, что с бриллиантами, сапфирами и рубинами. Изумруды Большаков отчего-то не уважал. Одно колье было на редкость красивой работы: золотые листья с прожилками из бриллиантов и в центре цветок с огромным рубином.

– Что же вы дома-то это храните? – покачала головой Люська.

– А где? – простодушно сказала хозяйка. Объяснять ей про банковскую ячейку было бесполезно. Не ограбили же Анфису Платоновну до сих пор лишь по тому, что никто в ее окружении не понимал истинную ценность этих вещей. И не хотел обижать блаженную. Небось, все думали, что здесь валяется без присмотра дешевая бижутерия. Ну какой идиот станет держать миллионное состояние в ящике старого комода? И Люба подумала бы также, если бы не знала предысторию. И истинные размеры состояния Платона Большакова.

– Ваша… тетя это видела? – Люба кивнула на ящик.

– Она же сюда не приезжает!

– Но, наверное, звонит?

– Звонит? – Анфиса Платоновна крепко задумалась. – Может быть.

– Почему вы не берете телефон?

– Я беру. Просто забываю. Папа мне снится каждую ночь, – сказала она с гордостью. – Я все правильно сделала. Он сказал: это самая моя большая ценность, дочка. Так же, как и ты. Вот у нас с ним и связь.

– Вы имеете в виду через тот предмет, который вы положили ему в руку, перед тем, как могильщики заколотили гроб? – подруги опять переглянулись.

– Да, – простодушно сказала Анфиса Платоновна.

– Это должно быть, что-то необычное, – Люба опять сжала Люськину руку: молчи!

– Папа сказал, что это необычайно редкий камень. Красный бриллиант. Он и в самом деле, похож на каплю крови! Он мне не нравился!

– А размер этого камня какой был?

– Ну, с ноготь примерно.

– Ноготь какого пальца?

– Вот этого, – Анфиса вытянула вперед указательный палец. – Папа хотел, чтобы это было мое приданое, – она кивнула на ящик с драгоценностями. – Он очень переживал, что я все еще не замужем. Но это ведь только по любви можно? А я любила только маму и папу.