Читать книгу "Владимир Вернадский - Дарья Буданцева"

В первую очередь заехали в Чехию к сыну. 5 июня в Праге их встретили Георгий и Нинетта. Нина осталась с братом, а в Париж Вернадский поехал вместе с женой.

Сняли квартирку из двух комнат с кухней недалеко от университета. Наталья Егоровна сама готовила еду и помогала мужу. До весеннего семестра еще было время, и Вернадский пока имел возможность просто работать в лаборатории Музея естественной истории. Небольшая зарплата все же позволяла платить за жилье.

Он обработал крымские рукописи и сдал их в печать. Написал Ферсману, что понимает, что ему надо бы скорее вернуться, но, несмотря ни на что, все равно будет просить о продлении командировки. «В мои годы надо кончать дело своей жизни – а таким для меня является научная работа. Издав геохимию и минералогию, переработав живое вещество и силикаты – в общем я его закончу».

С головой окунается в научные журналы и диспуты, в культурную жизнь и литературу эмиграции – долгое время Вернадский был от всего этого огражден.

Осенью 1923 года в Ливерпуле собралась ежегодная сессия Британской ассоциации. В этот раз председательствовал физик Эрнест Резерфорд. Вернадский не упустил возможности с ним познакомиться.

В. И. Вернадский. В своем кабинете в Петрограде. 1922 год.

После сессии он узнал, что его командировку продлили до мая 1924 года.

В начале 1924 года вышла его «Геохимия», которая принесла Вернадскому кое-какую признательность и совсем немного денег.

Он делится своей радостью с другом: «Я считаю, что мои представления о живом веществе вносят новое и важное в понимание природы и связное их изложение составляет не науку, конечно, но учение в общей схеме знания, которое не было до сих пор в цельном виде высказано. Так или иначе, учение о живом веществе является особой формой понимания и явлений жизни, и окружающей нас природы. Следствия из него огромны».

Когда приблизилось завершение командировки, Мария Кюри предложила Вернадскому выяснить состав минерала кюрита из Центральной Африки. Она предоставила ему лабораторию в институте и выделила помощника.

Советское правительство запаниковало: его ученый не собирался, похоже, возвращаться из-за границы. Вернадскому ставят ультиматум: если до 1 сентября он не возвращается, его лишают места в академии и квартиры. Владимир написал письмо, в котором разъяснил свои мотивы. Мол, у него есть определенные обязательства, к тому же его научный пыл не может устоять перед вызовом природы.

Вернадский отправил письмо и вздохнул свободно – он почувствовал, что освободился от тяжкого груза советского знамени на своих плечах. Тем не менее он до сих пор не планировал эмиграцию во Францию, хоть и мог в таком случае занять кафедру в Парижском университете.

Он получил крупную дотацию из одного фонда, и теперь у него были деньги, чтобы продолжить исследование живого вещества. Видение сбывалось – он создал Институт живого вещества. Правда, среди сотрудников значился лишь он сам.

Он долго работал, прежде чем в 1925 году написал отчет для фонда Розенталя под названием «Живое вещество в биосфере». Французская академия наук не прониклась отчетом. Институт живого вещества прекратил свою работу.

На следующий год Вернадский устроился читать лекции в Пражский университет. Его избрали иностранным членом Чешской академии наук. Он работал над самым масштабным трудом в своей жизни – трактатом о живом веществе.

В Москве Академия наук праздновала двухсотлетний юбилей, и в честь этого Ольденбург выбил другу возвращение на родину. Вернадский провел за границей 45 месяцев, которые использовал по максимуму. В результате он написал две книги, которые до сих пор переиздаются на разных языках.

Вернадский вернулся во вновь переименованный город. В Ленинграде его встретило множество друзей, но не все. Александр Корнилов умер в 1925 году, он стал третьим из членов «Братства» после Шуры Ольденбург и Фёдора. Тем не менее само «Братство» было еще живо, прежде всего – своими идеями.

Только вернувшись, Вернадский попытался восстановить в Академии наук созданную им было в 1922 году Комиссию по истории знаний.

Академия наук практически нищенствовала, и все ее институты тоже. «Мы сейчас являемся уже наихуже оборудованным – по обстановке, не по людям – самым отсталым радиевым институтом в мире – мы обладаем громким именем и не отвечающими этому имени реальными возможностями», – заявлял Вернадский.

В 1926 году он открыл при КЕПС отдел живого вещества. КЕПС еще жила, так как это была та отрасль Академии наук, которая могла приносить правительству реальные деньги.

С 1927 года Вернадский снова выдвинулся в Европу. Сначала на сессию в Берлин, затем в 1928 году поехал в Прагу и прочитал лекции в университете, что давно обещал сделать. Он стал «мигрирующим ученым». Все важное для исследований оборудование Владимир возил с собой. Он нигде долго не останавливался. Половину из десяти следующих лет он работал по всей Европе. Именно его кочевничество спасло Вернадского от «советизирования».

Тем временем Нина, тогда уже с фамилией Толль, подарила Вернадским внучку Танечку.

В начале октября 1929 года Вернадский задумал напечатать все свои материалы по теме живого вещества, выходившие в свет с 1916 года, одним томом. Он назвал получившийся объемный фолиант просто «Живое вещество».

Однако книга не прошла цензуру – в ней не было обнаружено никакой идеологии. В 1936 году Вернадский снова повторил попытку – история вновь не увенчалась успехом. Его перестали отпускать в заграничные командировки. Чтобы хоть немного смягчить условия пребывания в Союзе, Вернадскому разрешили получать некоторые иностранные научные журналы.

Перед расставанием. Семья Вернадских накануне возвращения Натальи Егоровны и Владимира Ивановича Вернадских в СССР. Слева направо: Нина Владимировна (урожд. Ильинская), Наталья Егоровна, Владимир Иванович, Нина Вернадская; стоит Георгий Вернадский. 1926 год.

Заслуженный отдых и страх кнута

Вернадский не мог больше находиться под надзором правительства. Он попросил освободить его на 4 месяца от всех руководств, кроме лаборатории и Радиевого института, и с мая по сентябрь 1931 года Владимир с женой уехали в санаторий в Петергоф. У него действительно была причина – некоторое время назад появилось сердечное недомогание.

29 февраля 1932 года Вернадский писал в дневнике о том, что его сильно покоробило на одном из академических заседаний. «Доклад Вавилова интересный. Режет ухо его подлаживание под материалистическую диалектику: количество переходит в качество и т. п. Это ясно не связано со всей работой. Производит трагикомическое впечатление: человек достиг результатов и затем их искажает, приноравливаясь к моде». Сам Вернадский никогда себе такого не позволял. Он оставался таким же самобытным ученым, каким был до революции.