Читать книгу "Високосный, 2008 год - Александр Омельянюк"

И только лежащие у противоположной стены Юрий и Платон пока молчали, не прореагировав на это, забывшись соответственно сладким утренним посапыванием, и молчаливо-проснувшимся возмущением.

Вскоре, как по заведённому кем-то порядку, стали подниматься с постелей. Сначала Семёныч, за ним Юрий, потом Платон.

Последними обычно с переменным первенством вставали Николай и Павел.

Меняя ночной «прикид» на коридорный, Семёныч попросил Николая:

– «Дай побрызгаться!».

– «Чтоб от меня ароматом воняло!» – помог ему до конца выразить свою мысль Платон.

В следующий вторник палатный пахан Станислав Семёнович Родин собирался выходить на волю.

– «Паш, не переживай, мы теперь тебя коронуем на пахана!» – успокоил Платон его верного собутыльника и бытылконосца.

– «Не та весовая категория!» – возразил ещё не снявший короны.

– «А мы из уважения!» – польстил будущему смотрящему Платон.

– «Давай лучше тебя, по старшинству и уважению!» – возразил Семёныч.

– «Нет! Я привык быть замполитом, или начштаба, чтобы быть в тени, не выделяться, но быть мозгом команды!» – объяснил свою позицию Платон.

– «Я Ваша мысль! А мысль короновать нельзя!» – добавил он смеясь.

Тут же, словно в подтверждение этого, дважды подряд чихнул Николай.

– «Будь здоров!» – одновременно пожелали ему Платон с Семёнычем.

– «Но не кашляй!» – уточнил последний, пытаясь оставить за собой и последнее слово.

– «А только чихай!» – не дал ему этого сделать Платон.

– «А это к деньгам!» – попытался вернуть себе первенство Родин.

– «К чужим!» – восстановил статус-кво Кочет.

Вскоре чихнул и Станислав Семёнович.

Привыкший комментировать вслух все свои чихи, он не удержался и на этот раз:

– «Надо принять пилюли!».

После того, как пахан запил лекарство, Платон саркастически изрёк под смех Юрия и ухмылку самого Семёныча:

– «А теперь можно и пиздюлей!».

Платон решил, наконец, ввести своих друзей по несчастью второстепенными персонажами своего романа. Трое согласились быстро, а Николай поначалу проявил ложную скромность.

Так и появились в палате № 502 Павел Александрович Бурьянов 1951 года рождения, младший его на год Николай Владимирович Матюшин, Станислав Семёнович Родин 1946 года рождения, и Юрий Владимирович Кравцов – ровесник Николая.

Непрерывный производственный процесс в больнице естественно давал необходимые результаты.

До этого мучившийся от ночных болей, пасмурный Николай, наконец, улыбнулся!

– «О! Николай засмеялся!» — первым обрадовался, невыдержанный на эмоции, Семёныч.

– «Довели парня!» – вторым прокомментировал Платон.

Тут же, увлекшийся Родин по ошибке позвонил себе на работу в неурочное время, позабыв, что его абонент работает в другую смену.

А Юрий сразу прокомментировал обидное для пенсионера:

– «Они подумают, что у тебя с головой не в порядке!».

– «Нет! Они подумают, какое же у него здесь окружение!» – возразил Платон, брызнув бальзамом в душу Семёныча.

– «Ну, ничего, скоро домой! А к Вам другого подселят!» – несколько мстительно и угрожающе подвёл он окончательную черту.

– «Да! Прям круговорот людей в природе!» – задумчиво и мечтательно изрёк Платон.

Утром, в субботу после завтрака, при посадке в автобус по пути из больницы в увольнение, аккуратная блондинка средних лет, хромая с палочкой, пыталась на вираже обойти Платона, и влезть в автобус без очереди. Но тот не стал толкать убогую. Бог с ней! Всем сидений хватит.

Опять выбившийся в увольнение с субботы на воскресенье, Платон вместе с Ксенией, выполнил все запланированные дачные дела, несмотря на редко прекращающийся дождь. Довольный и не уставший он вернулся в уже хорошо обжитую обитель, почти как в родной дом.

В воскресенье вечером, прибывших последними из увольнения Юрия и Платона, опять встречала поддающая парочка в лице Семёныча и Павла. Они были уже хороши, и заканчивали с трапезой.

– «Охренел с горя?!» – спросил Павла чем-то недовольный Семёныч.

– «Больной, что ребёнок. Ему же надо угождать!» – ответил тот пахану мудростью.

Увидев подстригшегося в увольнении Юрия, теперь уже неожиданно задрался и Павел:

– «Ну, ты подстригся уж совсем коротко, почти наголо, как хрен!».

На следующий день, в понедельник, как обычно, проснувшись третьим, Платон пошёл в вестибюль побриться и позаниматься зарядкой.

Вчера вечером в больнице, после всех выполненных планов на даче, после трудов праведных, Платон помылся и всю ночь проспал крепко. Наутро предстояли очередные, уже третьи, подколы в кисти рук.

Настро ение бы ло боевым. Но не тут-то было. Женщина средних лет и средних достоинств тоже вышла туда же, в вестибюль. Она попыталась было опередить Платона и сесть на его место у окна, мотивируя это тем, что ей нужно обработать ногти на ногах(?!).

Опешивший Платон поначалу сел, куда и планировал. Но почти тут же уступил ей, подойдя ближе к окну, к свету, и стоя бреясь. Однако женщина, почему-то не пересев на оставленное ей место, всё не унималась. Ей хотелось побыть в вестибюле вообще одной, и вскоре она высказала новый аргумент.

– «Вы со своей бритвой жужжите так, что слышно в соседней комнате!».

На что Платон нашёлся, что ответить:

– «Ну, ладно! В следующий раз я буду бриться около своих!».

– «Брейтесь в туалете!» – наверно по привычке, как своего мужа, снова поучала она Платона.

– «А в туалете курят, а я не курящий!» – объяснил он дурочке.

Удивительные существа эти женщины с активной жизненной позицией! И всё я бабам удивляюсь, их хамству, жадности, неуважению, и всё по отношению к мужчинам, причём к чужим, попыткам обхитрить мужика, чужого мужа. Что же тогда они вытворяют со своими?! – подумал Платон.

И надо же? Нашла место не в ванной, или в туалете, а в вестибюле, у телевизора? Никакого стеснения. Недавно видно из деревни, что ли она? Да и время уже полвосьмого, а подъём в семь! Какие могут быть ко мне претензии? У, стерва! – теперь уже чуть ли не вслух возмущался он.

До завтрака Николай решил поразгадывать очередной кроссворд. Но на этот раз он быстро облажался. Тут-то Платон окончательно понял, что никакой он не «профессор», а это звание было ему присвоено Семёнычем всуе.

После обеда, проходящий мимо Платона, как обычно пишущего в вестибюле, сектант-раскольник не удержался и озорно спросил: