Читать книгу "Выбираю любовь - Полина Федорова"

— Словом, всяк сверчок знай свой шесток… — глухо произнесла Настя.

— При чем здесь это? — удивленно вскинула брови Каховская.

— Ну, конечно же, ни при чем, — как можно мягче улыбнулась Настя и вдруг спросила: — Как зовут невесту Дмитрия Васильевича?

— Зинаида Колокольцева, — немного растерянно ответила Александра Федоровна.

— Они уже помолвлены?

— Да.

— Когда намечена свадьба?

— Осталось уже менее месяца, — медленно ответила Каховская, пытаясь понять, что творится в душе Насти. Но та казалась спокойной, смирившейся, и ни плакать, ни впадать в истерику, слава богу, не собиралась.

— Ну что ж, коли так, — притворно вздохнула Настя и посмотрела на старшую подругу. — Спасибо, что просветили. — Она снова вздохнула. — А то я уж и не знала, как мне жить дальше.

— А теперь?

— А теперь — знаю…

— Хотите, я подвезу вас? — спросила, неизвестно от чего встревожась, Александра Федоровна.

— О нет, спасибо, — ласково улыбнулась ей Настя. — Не стоит, тем более что… Прощайте, Александра Федоровна.

— Что тем более, Настя? — крикнула ей уже в спину Каховская.

— Да нет, ничего, — остановилась Настя и, обернувшись, улыбнулась: — Ничего…

Александра Федоровна, немного постояв, пошла за ней.

Когда Каховская вышла на театральное крыльцо, то увидела, что Настя садится в карету с гербом в виде белого оленя, пронзенного черной стрелой. Не кто иной, как известный всей Москве своими любовными похождениями господин Вронский, кивнув ей, как показалось, насмешливо, сел в карету следом, и экипаж тронулся.

Не ответив на кивок Вронского, Александра Федоровна спешно спустилась со ступеней и крикнула вслед отъезжающей карете:

— Стойте!

Но ее уже никто не слышал…

16

— Ну что же вы ничего не едите? — ласково спросил Константин Львович, кивая лакею, чтобы тот наполнил бокалы. — Вам надо хорошо кушать, иначе у вас недостанет сил играть так, как вы играли сегодня.

— Вам понравилось, как я сегодня играла? — цепляя серебряной вилочкой раковую шейку, спросила Настя.

— Мне нравится всякая ваша роль, — ответил Константин Львович, серьезно поглядывая на нее. — Но сегодня вы играли особенно восхитительно. У вас несомненный сценический талант. Многие известные мне театралы, сравнивая вашу Моину с Моиной Катерины Семеновой из Большого, отдают предпочтение вам. Я уверен, у вас великолепное, прекрасное будущее великой русской актрисы.

Серебряная вилочка звонко ударилась о край фарфорового блюда.

— Вот и вы так же: «прекрасное будущее, талант». — Настя опустила голову. — Но будущее — когда оно еще будет? А талант еще не есть счастье.

— Это, конечно, так, но… Вы снова чем-то встревожены?

— Нет, все как обычно. Как и должно быть. Всяк сверчок знай свой шесток, — добавила она так тихо, что последнюю ее фразу Вронский не расслышал.

— Простите, что вы сказали?

— Ничего, так. Давайте лучше выпьем, — обвила своими пальчиками хрустальную ножку бокала Настя.

— Давайте, — быстро согласился Константин Львович. — За вас?

Ее приход к нему был неожидан. Час назад, стремглав выскочив из театрального подъезда, она едва не бегом бросилась к его карете.

— Поедемте! — ясно посмотрела она ему в глаза, и в ее взгляде читались решительность и обещание.

— Поедемте! — весело согласился Вронский, и через минуту карета уже громыхала колесами по булыжной мостовой Арбатской площади.

— Куда прикажете? — спросил Константин Львович, усевшись напротив Насти.

— К вам, — коротко произнесла она, глядя мимо него. — Вы ведь меня как-то уже приглашали в гости?

— Ну… — не нашелся ничего ответить опешивший Вронский.

— Ваше приглашение еще в силе? — взглянула ему в глаза Настя.

— В силе, — неуверенно подтвердил Константин Львович.

— Значит, едем к вам.

И вот они сидят вдвоем за столом, и уходить она, кажется, не собирается. Значит, остается у него?

— Давайте лучше за нас, — предложила Настя.

Подняв бокал, она мелкими глотками осушила его до дна и с вызовом посмотрела на Вронского.

— Сегодня я намерена остаться у вас, — выдохнула она. — Не прогоните?

Ах, если бы то, что происходило сейчас, случилось до их последнего разговора, когда она, выпрыгнув из кареты, так ловко (и неловко) попала в сугроб! После таких слов он бы непременно рассыпался в любезностях, нагородил бы кучу всяких приятностей, отрезав гостье путь к отступлению, вздумай она идти на попятную, а затем кивнул бы особым знаком лакею, чтобы тот немедля приуготовлял постель. А потом, распаляясь от желания, он бы принялся за все эти пуговички и шнурочки, раздевая гостью и искоса наблюдая за ней, с удовлетворением примечая у нее так же разрастающиеся желание и страсть. Так, собственно, было всегда, но сегодня, после столь прозрачных слов Насти, он не знал, как себя вести. Кажется, после их последнего разговора они стали друзьями, а дружба и постель как-то не складывались воедино в голове Вронского. Хотя…

— Ну что же вы молчите? — игриво спросила Настя. — Вы отказываете мне в крове?

— Нет, но…

— Если вы хотите сказать, что про эту ночь завтра будут говорить в московских гостиных и тыкать в меня пальцем, то заявляю вам, что мне все равно. Если вы скажете, что не далее как завтра, ко мне выстроится очередь из желающих провести ночь со мной, то, надеюсь, вы меня защитите. А впрочем, — она тряхнула головой так, что прядь ее черных волос, выбившись из прически, упала на смуглое матовое плечико, — мне теперь все равно.

— Мне кажется, в вас говорит отчаяние, — предоставил ей возможность переменить решение Вронский. — И потом вы будете об этом жалеть. А мне бы не хотелось причинять вам новые страдания.

— Никаких страданий не будет, — решительно ответила ему Настя. — И… налейте мне, пожалуйста, еще вина.

Константин Львович поднялся, обошел стол и сам налил в бокал Насти вина. Затем плеснул себе и молча выпил. Отхлебнув из бокала, она встала и, стараясь быть веселой, громко произнесла:

— Ну, показывайте, где у вас спальня?

Она разделась сама. Когда, уже нагая, она вышагнула из кружевных панталон, мгновение назад спустившихся осенним листом к ее маленьким ступням, у Вронского перехватило дыхание. В неясном свете одного-разъединственного ночника она уже не смотрелась такой тонкой и хрупкой, каковой казалась в одежде. У нее была тонкая кость, что всегда импонировало Вронскому, великолепная фигура и небольшие, но совершенные полушария грудей с вызывающе торчащими вишенками сосков, которые Константину Львовичу тотчас нестерпимо захотелось схватить губами. Одним движением, показавшимся Вронскому божественно грациозным, Настя распустила волосы, и они мягкой волной опустились вдоль шеи по плечам, после чего его естество, уже разбуженное, сбросило остатки вялости и дремы и вскинуло слегка покрасневшую головку, как бы в надежде рассмотреть, что же такое происходит.