Читать книгу "Женщины Древнего Рима. Увлекательные истории жизни римлянок всех сословий - Джон Бэлсдон"

Хотя в республиканские времена имелись случаи мезальянсов, тем не менее все были согласны с тем, что в семьи сенаторов надо брать жен хороших фамилий; они не должны были начинать свою жизнь рабынями – или, что еще хуже, актрисами. Но в других слоях общества мужчины могли жениться на своих любовницах и даже иметь от них детей, если закон позволит вступить в брак с освобожденной рабыней. И в новом кодексе – исключая, конечно, семьи сенаторов – было ясно сказано, что такие браки признаются совершенно законными и ни у кого не должно оставаться на этот счет никаких сомнений.

Для остальных была введена система поощрений и наказаний. Мать троих детей получала право самостоятельно распоряжаться своим имуществом; отцу трех детей обещали более быстрое продвижение по службе. Холостякам разрешалось теперь получать только третью часть своего наследства; то же самое касалось старых дев и бездетных женщин. Более суровое наказание налагалось на женщин, не имевших детей (а ведь они могли быть и бесплодными!), которые овдовели или развелись. Вдове давался год на обзаведение новым мужем, а разведенной женщине – шесть месяцев.

Было еще одно препятствие, которое следовало преодолеть. Система поощрения и наказания должна была привести к существенному увеличению браков. Но как узнать – какие из них фиктивные, а какие настоящие? Как наказывать людей за супружеские измены?

В республике для этого не существовало никаких законов. Если мужчина заставал свою жену с любовником, он мог наказать ее сам. Или же возвращал ее отцу, и тот собирал семейный совет, на котором решалась ее судьба. Муж с ней разводился, конечно, и сохранял за собой часть приданого.

Однако, по юлианскому законодательству, дела об измене перешли в юрисдикцию общественного суда. Теперь это было государственным делом, и обычным наказанием для обоих любовников стала ссылка. Оскорбленный муж, который теперь имел право оставить за собой только пятую часть жениного приданного, в случае если у них не было детей, обязан был сначала развестись со своей женой при свидетелях. После этого ему давалось шестьдесят дней для предъявления ей обвинения в измене. Если после развода он не подавал иска в суд, то это мог сделать любой человек старше двадцати пяти лет. Если муж не желал разводиться с изменившей ему женой, то подать на нее иск в суд он не мог. Тогда люди, добровольно возложившие на себя обязанность следить за сохранением нравственности, имели право подать иск уже на него самого и попытаться доказать, что, застав ее за прелюбодеянием, он никак на это не отреагировал или получил доход от ее неверности. (Более чем сто лет спустя, при императоре Траяне, дело младшего офицера армии, который любил свою жену и не захотел разводиться с ней, хотя она и изменила ему с центурионом, рассматривал кабинет министров. И кабинет постановил развести его.)

Если измена была доказана, то жену и ее любовника ссылали пожизненно на разные острова; женщина теряла треть своего имущества, а мужчина – половину своего и половину ее приданого, помимо того, что оставалось мужу, если у них были дети. Она уже больше не могла выйти замуж за римлянина, рожденного свободным.

Адюльтером теперь стали называть связь мужчины с замужней женщиной; если обидчик был женат, он мог не опасаться гнева жены, поскольку закон не позволял ей подавать на него в суд, сколько бы он ей ни изменял. При различных извращениях, которые впервые были определены в законодательстве как stuprum, иск к мужчине мог подать любой другой мужчина, который захочет это сделать. Эти преступления включали в себя: связь мужчины со свободной незамужней девушкой (если она не была зарегистрирована как проститутка или признана наложницей)[9] или с вдовой. В этот разряд входил и мужской гомосексуализм.

Современные историки всячески восхваляют Августа за введение законов против адюльтера. «Этот lex Julia de adulteriis coercendis стал выдающимся законом; он заложил основу римского законодательства, касающегося проблем брака. Он поставил институт семьи под защиту общества, что означало развитие концепции истинных функций государства, и, подвергнув осуждению практики того времени, когда мужчины и женщины стали искать для себя удовольствий вне семьи, открыл дорогу к возвращению к старому представлению о семье как о союзе liberorum quaerundorum caussa – то есть для рождения и воспитания детей».

Следует, однако, отметить, что принятие этого закона породило сутяжничество (причем многие дела были открыто фальшивыми), а также, вне всякого сомнения, многочисленные случаи шантажа. Улучшилась ли общественная мораль? Весьма сомнительно. Людей нельзя сделать нравственными и честными простым постановлением парламента.

Вводя этот закон, Август заявил, что выполняет функцию, переданную ему римским сенатом, и, безо всякого сомнения, эпигоны Катона Младшего выразили ему свое одобрение. Однако большинство сенаторов не скрывало недовольства. Тогда Август решил преподать им урок римской истории и подверг их терпение нелегкому испытанию, заставив выслушать чтение речи «О повышении рождаемости», которая была произнесена более ста лет назад, в 131 году до н. э., одним из блюстителей нравов. Речь содержала следующие утешительные сентенции: «Если бы было возможно жить без жен, господа, то все мы избавились бы от этого наказания. Но природа так уж устроила, что, хотя жить с ними и нелегко, без них жить совершенно невозможно, поэтому мы должны заботиться о нашем постоянном благополучии, а не о сиюминутных удовольствиях».

Август рассердился – что бывало с ним крайне редко, – и в сенате поднялся шум. Он раздраженно заявил, что сенаторы должны следить за тем, чтобы их жены вели себя прилично, неосторожно добавив: «Как слежу я». «Поведай же нам, – закричали сенаторы, – как ты контролируешь свою жену?» На это Август, запинаясь, ответил, что установил определенные правила касательно ее нарядов и поведения на публике. Это выступление нельзя было назвать его парламентским триумфом.

С 1 по 3 июня 17 года до н. э., после более чем столетнего перерыва, в Риме были проведены юбилейные игры, которые ознаменовали рождение нового храброго мира. Это не было прогрессом в современном значении слова, а скорее возрождением и восстановлением религии и хороших манер, которые существовали в золотые годы прошлого. Если бы общество встретило моральное законодательство Августа с большим энтузиазмом и если бы не пришлось отложить введение значительной части новых законов на три (а потом – еще на два) года, юбилейные игры стали бы символом нового законодательства о браках между представителями разных классов общества, внебрачных связях и половых извращениях. В празднике участвовало сто десять матрон, а два хора – один из двадцати семи мальчиков (что было ново) и двадцати семи девочек – исполняли поэму, написанную Горацием, – «Юбилейную песнь». Сначала они спели ее перед храмом Аполлона на Палатине, а потом – перед храмом Юпитера на Капитолии.

Получив заказ на это произведение, Гораций, должно быть, содрогнулся – в одной из его частей надо было открыто прославить недавние законы Августа, что он и сделал в 5-й песни (строки 17–20) своей поэмы: