Читать книгу "Иди и умри - Вячеслав Денисов"

Первой находкой оказалась обертка от батончика «Марс». Все, с продуктами питания киллера на этом можно и остановиться. Шоколадка – как раз то, что берут с собой в полет летчики, предусматривающие вероятность того, что их собьют. На стограммовой плитке можно прожить два дня. Прочищая подошвой ботинка плацдарм для дальнейшего наступления на интерьер будки, Антон осторожно обходил гудящие провода, блоки и щиты. Еще через пять минут поиски увенчались успехом.

Пять окурков сигарет «Мальборо» лежали друг подле друга на площади в один квадратный метр. До двери от места их расположения было около двух метров. Нет сомнений в том, что именно сюда окурки от двери и летели. «Мальборо» – сигареты не для штата ЖЭУ. А насчет того, что тут курила компания единомышленников…

Что ж, возможно, если только все пятеро имеют одинаковую привычку отламывать от сигареты фильтр прежде, чем начать ее курить.

«Интересное кино, – усмехнулся Струге. – Покупать сигареты «Мальборо» для того, чтобы потом превращать их в «Приму». Вот, воистину, привычка, которую искоренить просто невозможно. Человек привык курить сигареты без фильтра, но по причине нахождения в соответствующем обществе не может позволить себе такую роскошь. Какие сигареты он достает из кармана, видят все присутствующие. Но редко кто заметит, что этот человек потом с сигаретой делает».

А потом пришел электрик. Пришел не один. С давно забытой «Пшеничной». Где он ее взял, оставалось только догадываться. Предложил, но Струге сослался на язву, которой у него пока еще не было. Перед тем как оставить «прометея» один на один с гудящими проводами, Антон Павлович покосился на стоящую рядом с кирзовой сумкой емкость и попросил ставить замок на двери так, чтобы минут через тридцать не вырубилось электричество во всем микрорайоне.

– Ты где был?.. – с округлившимися от ужаса глазами прошептала Саша.

– За сигаретами бегал. Слушай, там, кажется, мороз начинается… Телохранитель Егорка спит?

– Да. Я его одеялом накрыла. Антон, звонил Пащенко, сказал, чтобы ты, если вернешься, сразу с ним связался.

День летел, как на экране телевизора.

– Мы знаем, кого выловили в Терне, – объявил ему Вадим. – На пояснице трупа тату в виде головы петуха. Мой следователь связался по телефону с табулгинской колонией и переговорил с начальником оперативной части. Такая татуировка была у зэка, состоящего на учете в категории «обиженных». Ты понимаешь, о чем я говорю. Кличка этого зэка Гребень. Фамилия – Кургузов. В связи с этим я спрашиваю: когда ты последний раз имел с ним разговор?

– Сегодня днем, – просто и даже весело ответил Струге. – Сегодня днем я разговаривал с тем, кого, по мнению вашего судмедэксперта, убили более полутора суток назад.

– Я ничего не понимаю…

Голос зампрокурора был глух и раздражен. В трубке раздался щелчок, очень похожий на чирканье кремня зажигалки. Сразу вслед за этим послышался сочный вдох и Пащенко продолжил:

– На клочке бумаги, что был обнаружен в кармане Кургузова, криминалист восстановил две цифры – «семь» и «двойка». Они стоят рядом, а перед ними – тире. По всей видимости, это последние цифры какого-то телефона.

– Марковников упомянул о клочке бумаги.

– Уже? – удивился Пащенко. – Хитрая рысь. Мне говорит: «Вы сами позвоните Струге, если что на бумажке проявится. А то мне неудобно». «Зачем?» – спрашиваю, а он: «Судья может знать».

– А какие предположения относительно того, как на блесне Кузьмича появился ярлык с пуловера Кургузова?

Пащенко досаждало еще и то, что Струге был не в меру игрив. Таким тоном, каким он с ним разговаривает, болтают на завалинке старушки.

– Версия одна, она же, до поимки убийцы, пока единственная. Кузьмич поехал выполнять просьбу Марковникова, то бишь – брать судака. На очередном забросе он зацепил за шиворот зоновского опущенца, которому за несколько часов перед рыбалкой Кузьмича кто-то пробил голову и сбросил в воду. Кузьмич подтянул добычу к лодке…

– И в это время зоновский педераст выстрелил Кузьмичу в сердце. После этого Кургузов опять пошел ко дну, а Кузьмич причалил к берегу, зашел в лес, упал и умер. Нормально. Всей прокуратурой, наверное…

– А ты сам-то можешь что-нибудь предложить? – зло выдавил Вадим.

– Нет, – сознался Антон. – Не могу. До завтра?

– Если больше не намерен дом покидать, тогда до завтра, – согласился зампрокурора. – Ты скажи сразу, чего тебе привезти. Может, у тебя спички заканчиваются, соль на исходе? Я привезу.

Сейчас можно идти спать. Очень странная ситуация складывается. Такая же странная, как и происшествие с Кузьмичом: Кургузов убит. Что ж, Струге и не верил, что ему звонил он. Перестал верить после сегодняшнего разговора. И не потому, что Пащенко сказал – мол, убит Кургузов. Убит сутки назад, следовательно, и звонить не мог. А потому что восемь лет назад никто Кургузова в зале суда наручниками по голове не бил. И уж кто мог бы забыть о таком, так это сам Струге. Однако судья точно знал – ничего подобного в том процессе не происходило. Бросил шар наудачу, а тот взял да и повалил все кегли. Кургузов, точнее тот, что звонил, против наручников и собственного унижения ничего не возражал. Значит, не знал истинного положения дел.

Но Антон Павлович на этот заброс никогда не решился бы, не произнеси звонивший издевательскую фразу в ответ на угрозу судьи. «Я сейчас обмочусь». У Кургузова недержание, еще в далеком детстве ему бабка твердила – бойся собак и быков. «Если, – грит, – увидишь быка с красной тряпкой, знай, внучок, то – убийца. Хозяева его специально метят, чтобы другие осторожнее были». В общем, предупрежден – значит, вооружен. Вскоре маленький Кургузов увидел вышеописанного быка, юный организм не выдержал и описался. Причем поломка случилась настолько серьезная, что тот вынужден был жить с ней оставшиеся годы. На это недомогание, собственно, и напирал адвокат, ходатайствуя об изменении меры пресечения Кургузову.

«Спрашивается, – думал Струге, закинув руки за спину и глядя в потолок, – может ли человек, мочащийся при всяком более-менее страшном случае, юморить на эту тему?» «Я сейчас обмочусь». Для Кургузова тут шуткой бы и не пахло. Пахло бы другим.

А сообщение Вадима – это лишь подтверждение внезапно появившейся безумной версии. И что теперь? Версия найдена, а жизнь от этого легче не становится. Кургузов, зачем-то покрашенный иранской хной, коченеет в морге, а Струге по-прежнему коротает дни в компании младшего сержанта Крыльницкого. Кто же тогда Звонарева убил?..

Мысль напрашивалась, но Струге стеснялся формулировать ее в своем сознании. Вывод может быть только один. Кургузов, горя местью, подрядил на работу какого-то мастака, который теперь и выполняет задание в точном описании заказчика. Антону сразу припомнился случай, как однажды в Питере обиженный на своего руководителя завхоз нанял двоих отморозков, попросив не просто убить начальника-обидчика, а убить так, чтобы месть выглядела исчерпывающе. Директора следовало забить металлическими трубами, после чего вбить в ухо гвоздь – «двадцатку». Но в Питере, в этом провинциальном городе, рождающем выдающихся личностей и пропитанном духом пушкинизма, к серьезному отношению к делу молодежь просто неспособна. Получив задание, двое подлецов тут же направились в милицию, и вскоре заказчик был изобличен. Другое дело Тернов. Тут люди серьезные, хоть во власть и редко выходят. Кургузов дал денег и сказал – топором. И мужик в пуховике, имея безотказную «беретту» за поясом, точит топор и идет с ним на дело. Все как у взрослых. Обещания нужно выполнять.