Читать книгу "Любовник королевы - Филиппа Грегори"

– Дурные были времена, – сказал он, скрываясь за общей фразой. – И очень давние. Нас с тобой обоих неправедно осудили и – Бог тому свидетель – достаточно сурово наказали. Мы с тобой узнали, каково томиться в Тауэре по обвинению в государственной измене. Я там часто думал о тебе. Когда меня выводили гулять, я подходил к самому порогу башни, где содержали тебя, и знал: ты совсем рядом. Я многое отдал бы за возможность увидеться с тобой. Новости о тебе мне обычно сообщала Ханна – шутиха королевы. Какое это было утешение – знать, что ты рядом, здоровая и пока… живая. Мы оба пережили черные дни, и я рад, что наша судьба оказалась общей. Разница лишь в том, что я находился по одну сторону ворот, ты – по другую.

– Этого никому и никогда не понять, – прошептала Елизавета, сдерживая нахлынувшие чувства. – Если сам не побывал в застенках Тауэра, все слова останутся пустыми. Просыпаешься и слышишь, как внизу, на зеленой лужайке, опять строят эшафот. Посылаешь узнать и не доверяешь ответу. Терзаешься мыслями: а не для тебя ли его строят? Когда тебе туда подниматься – сегодня или завтра?

– Тебе это снится? – вдруг спросил Роберт. – Мне – да, до сих пор, и я просыпаюсь, объятый ужасом.

По блеску темных глаз он понял, что ей это тоже знакомо.

– Мне снится, что я в Тауэре и со двора доносится стук молотков. Боже, как я боялась этого звука. Еще повизгивание пил. Слышать все это и знать, что прямо под окном для тебя сколачивают эшафот…

– Слава Господу нашему, эти дни миновали, и мы с тобой, Елизавета, можем принести Англии справедливость, – искренне, хотя и с некоторым пафосом произнес Дадли.

На этот раз она не упрекнула его за то, что он назвал ее Елизаветой.

– Сэр, нам следовало бы возвращаться назад, – сказал Роберту подъехавший конюх.

– А что скажет ваше величество? – спросил он у королевы.

Елизавета улыбнулась как-то легко, но заманчиво и ответила:

– Ты же знаешь, я с радостью скакала бы хоть весь день. Меня воротит от Уайтхолла и от всех этих посетителей. Каждому от меня что-то нужно. А Сесил постоянно в делах. Я тоже должна в них вникать.

– А почему бы завтра нам не выехать пораньше? – предложил Роберт. – Поедем вдоль реки, затем переберемся на другой берег и двинемся дальше к югу, по Ламбетским низинам. Можем кататься до самого обеда.

– Но что подумают придворные? – спросила королева, явно увлеченная его предложением.

– Они скажут, будто королева делает все, что ей заблагорассудится. Так и должно быть. А я заявлю, что королева велела мне сопровождать ее и у меня не было права ослушаться. Завтра вечером я займусь устройством пышного бала с танцами, актерами и маскарадом.

– Но по какому поводу? – Лицо Елизаветы просияло.

– По такому: ты молода и прекрасна. Титул королевы не обязывает тебя неустанно думать только о государственных делах. Негоже забывать о развлечениях. Елизавета, ты же теперь королева. Ты можешь делать все, что только пожелаешь, и никто не смеет тебе перечить.

– А я в тиранку не превращусь? – со смехом спросила она.

– Это тоже зависит от твоего желания.

Роберт слукавил. Далеко не все зависело от желания новоиспеченной королевы. В стране имелись силы, которые очень скоро начнут давить на нее – одинокую молодую женщину, не подозревающую об изощренном коварстве знатных, но на редкость беспринципных и неразборчивых в средствах фамилий. Зачем огорчать ее сейчас?

– Неужели только от моего желания? – с оттенком недоверия спросила Елизавета.

– Конечно. Кто отважится сказать тебе «нет»? Французская принцесса, твоя двоюродная сестра Мария, не отказывает себе в удовольствиях. Так почему ты должна сразу же погрузиться в дела?

При упоминании о шестнадцатилетней Марии Елизавета раздраженно поморщилась и заявила:

– По-моему, она живет только ради своих удовольствий.

Роберт спрятал улыбку. Он так и думал, что упоминание о куда более красивой и удачливой принцессе рассердит Елизавету.

– У тебя будет такой двор, что она позеленеет от зависти, – поспешил Дадли заверить свою повелительницу. – Молодая, незамужняя, красивая королева и ее веселый, элегантный двор. Никакого сравнения с Марией, отягощенной браком с дофином и вынужденной подчиняться всесильным Гизам. Ее жизнь только кажется состоящей из удовольствий. На самом деле она делает то, что ей велят Гизы.

Они повернули лошадей.

– Я готов посвятить всего себя тому, чтобы твоя жизнь протекала радостно. Елизавета, настало твое время. Пришла золотая пора.

– Мое детство и отрочество веселыми не назовешь, – согласилась она.

– Мы должны наверстать упущенное, – сказал Роберт. – Ты станешь жемчужиной в оправе своего золотого двора. Французской принцессе будут докладывать о каждом дне твоего счастья. Двор станет повиноваться всем твоим желаниям. Лето мы сделаем временем сплошных развлечений. Тебя назовут золотой принцессой всего христианского мира! Самой счастливой, прекрасной и любимой.

Щеки королевы залил румянец, и она прошептала:

– Да.

– Представляю, как ты будешь скучать по мне, когда я отправлюсь в Брюссель, – лукаво улыбаясь, произнес Роберт. – Вряд ли кто-то другой сумеет осуществить эти замыслы. Видно, их придется отложить.

Елизавета задумалась и нерешительно сказала:

– Но ты ведь там не задержишься.

– А почему бы не послать кого-то другого? Любой придворный не хуже меня сможет рассказать Филиппу о твоей коронации. Если я уеду, кто же займется устройством всех этих балов, пиров и маскарадов?

– Сесил считает, что нужно послать тебя. Ты служил под командованием Филиппа. Уильям хочет сделать приятное испанскому королю.

Роберт передернул плечами и спросил:

– А с какой стати мы должны сейчас угождать ему? И почему нужно считаться с мнением Сесила? Что ты сама думаешь по этому поводу? Отправишь меня на целый месяц к чужому двору или позволишь остаться здесь, чтобы мы могли кататься верхом, танцевать и веселиться?

Он увидел, как белые зубки королевы слегка закусили алые губы, скрывая довольную улыбку.

– Можешь оставаться, – великодушно разрешила она. – Я скажу Сесилу, чтобы он послал кого-нибудь другого.

Начало февраля было самым промозглым временем в английской провинции. Ни в каком другом графстве это не ощущалось столь сильно, как в Норфолке. Тонкий январский снежок растаял, превратив дорогу на Норвич в глинистое месиво, в котором вязли колеса телег, а верховая лошадь легко могла споткнуться. К тому же в Норвиче не было никаких достопримечательностей, кроме собора, однако он лишился прежнего умиротворения и находился сейчас в состоянии настороженной тишины. Под статуей Богоматери не горели свечи. Распятие еще украшало алтарь, но шпалеры и картины оттуда убрали. Исчезли записочки с просьбами и молитвами, прикрепленные к одеянию Пресвятой Девы. Никто не знал, разрешат ли власти теперь молиться ей.