Читать книгу "Иванова свобода - Олег Радзинский"

– Рано благодарить, – ответил тот. – Вот подпишем кредитное соглашение, тогда мы тебя благодарить будем.

Теперь, поздним утром, проснувшись в большой комнате, где спал на раскладном диване всю свою жизнь до отъезда в Москву, Иван вспоминал этот разговор, переживая случившееся заново. Он уже пробыл в родном городе шесть дней, встретил Новый год и собирался уезжать послезавтра. Комнат в их доме было две, и Иванова называлась большая, потому что в ней стоял телевизор.

Город не изменился; когда ехал обратно, Иван ожидал, что после Москвы все будет казаться меньше, но все осталось таким же. На улицах было пусто и светло от снега. Люди возили на санках, что не могли унести в руках. Они никуда не спешили, останавливаясь на улицах и подолгу расспрашивая Ивана о столице. Иван отвечал, как им хотелось, и никому не говорил о своем будущем повышении – чтоб не завидовали. Ему все улыбались, и старые друзья теперь звали его “банкир”. Местные отчего-то решили, что у него много денег, и каждый раз, когда собирались вместе, ожидали от Ивана покупки хорошего алкоголя.

Чаще всего собирались у Мерзликиных: Володя был лучший друг Ивана с еще дошкольного детства. Он уехал учиться в областной город и после института вернулся, не сумев устроиться в новом месте. Иван сочувствовал ему, слушая рассказы, каково инженеру быть слесарем на ремонтной базе. Его жена Лида, окончив педучилище, работала на полставки – до часа дня – секретаршей директора школы: в городе было мало рабочих мест, и многие, как мать Ивана, сидели по домам, ожидая лета, когда огород начнет их кормить и надежда на будущее, замерзшая зимой, постепенно оттает и – обласканная теплым ветром с реки – превратится в желаемое настоящее.

Мать Ивана не постарела, только съежилась, покрывшись пупырышками от возраста, как огурцы, которые мариновала по осени. Иван никогда не мог понять, отчего соленые огурцы остаются гладкие, а маринованные покрываются бугорчатой коркой. “Уксус, – думал Иван. – От укуса это. Надо у Аскербая спросить”. В нем жила твердая уверенность, что у того имеются ответы на все тайны жизни.

Ивану было не о чем говорить с матерью, кроме как о насущном – что-то в доме подправить да что докупить, чтобы пережить зиму, и они подолгу сидели молча в большой комнате: Иван на своем диване, мать у окна. Из рамы торчала старая пакля, которой мать затыкала окно на зиму, чтобы не дуло. Иван отвык молчать с людьми, но мать не задавала вопросов о его московском житье: то ли не знала, что спросить, то ли спрашивать было нечего.

Один раз Иван завел разговор: как ей известно, что она действительно существует в этом доме.

– А как же, – удивилась мать, – дом-то наш, по закону. У меня все документы на него выправлены.

Ивану стало скучно, и он решил не пояснять, что говорит о другом.

Обычно, проспав допоздна, он вставал и долго завтракал блинами с яйцом или вареньем – по настроению. Во время завтрака Иван смотрел телевизор без звука – ему были неинтересны пустые слова. Мать сидела у окна и глядела то на Ивана, то на немой телевизор. Потом Иван одевался и шел гулять по городу: нужно было убить время до двух часов дня.

К двум он приходил к старому трехэтажному дому на одну из окраин города, спускавшуюся к реке далеко за пристанью. Он миновал дом, словно шел дальше – к пустому зимой городскому стадиону, и, осмотревшись вокруг, открывал маленькую дверь черного входа напротив мусорных бачков. Иван поднимался на второй этаж по темной деревянной, дурно пахнущей лестнице и толкал дверь слева – с рваным дерматином, плохо державшим набитую под него для утепления вату.

Дверь, незапертая, сразу открывалась, впуская его внутрь.

Иван входил, снимал куртку и обувь, и Лида вела его в комнату. Ее зеленый халат был уже тесен от хорошо видной беременности. Он быстро раздевался, ежась от холода, и складывал одежду на стул. Лида ждала, сидя на продавленном старом диване, и каждый раз, пока она его ласкала, Иван пробовал сосчитать цветы на потемневшей от времени обивке, но они сливались в один большой неизвестный ботаникам цветок – то ли роза, то ли мак. Было тесно на узком диване, но они почему-то никогда его не раскладывали.

В их любви не было тайн: это продолжалось с пятнадцати лет, начавшись, когда оба решили вместе готовиться к экзаменам в школе. Да и любви никакой не было – дружба. Все началось от любопытства тел, отсутствия страха друг перед другом, ненужности слов. У них не было отношений – только действия. Они говорили о привычных вещах – друзьях, Володиной работе и что за нее платят, будут ли московские покупать комбинат и как это поднимет цены на дома, ее беременности и будущем материнстве – обо всем, кроме своей близости, продолжая сходиться без договоренностей – когда представлялся случай. Что происходило – происходило сейчас и с ними, не имея отношения ни к Володе, ни к ее замужеству, ни к будущему.

Иван уходил к пяти, встречался с кем-нибудь из друзей в городе, у клуба, и часто возвращался в квартиру Мерзликиных позже вечером – посидеть с Володей и Лидой, вспоминая прошлое и слушая Володины тревоги о будущем. Пару раз Иван заставал у Мерзликиных Лидиных подружек, и Лида, не спросив ни девушку, ни Ивана, стелила им ночью на диване, где Иван уже побывал днем. Она считала, что Ивану пока рано жениться – нужно прочно обосноваться в Москве. Для этого, советовала Лида, нужно жениться на московской.

Перед отъездом Иван понял, что город ему нравится: в нем было легко и уютно. Привычная жизнь обволакивала, как мягкий пушистый снег, что ложился на пустых улицах, делая мир светлее, легкой поземкой занося людские следы – словно в городе никто не жил. Казалось, город замер, замерз и жизнь в нем остановилась давно – покойная, мерная и неслышная, словно все наглотались тумана и от этого белого слоистого воздуха заснули много лет назад, так и не дождавшись татар. Город ничего от тебя не ждал, и ты ничего не ждал от жизни в этом городе. Иногда люди останавливались и подолгу глядели на другой берег затянутой льдом реки, будто что-то должно оттуда прийти и все тогда станет по-иному. Берег тот, однако, был пуст.

6

Москва встретила Ивана холодами и ощущением незавершившегося праздника: все ждали старого Нового года, словно настоящие будни наступят лишь после, и многие не вышли на работу, задержавшись в отпуске до 15-го. Ивану дали стол и компьютер на втором этаже, в большой светлой комнате с полукруглым окном с тремя створками. Таких окон в комнате было два, и между ними стояла легкая стена из гипсокартона: за ней находился кабинет Кирюшина. Кроме Ивана, в отделе работали шесть человек.

Цифры по НЕТМЕКО стали еще хуже, и в первую же неделю после праздников Иван решил, что дальше ждать нечего. Он попросил у Кирюшина разрешения встретиться с руководством компании и обсудить с ними кредит. Идея была простая: предложить кредит по низкому проценту, чтобы НЕТМЕКО смогла расплатиться с нынешним кредитором и стать клиентом корибанка, переведя к ним свои счета на обслуживание. Как залог Иван предложил использовать недвижимость компании. Кирюшин одобрил план.

Иван позвонил в НЕТМЕКО: он знал, что никакого кредита у них нет и они будут рады любому предложению.