Читать книгу "Маленький белый "фиат" - Данута де Родес"

— Так он тебе нравится? — спросила Эстелла. — Ты об этом нам пытаешься сказать?

— Да. Я думаю, что он очень мил.

— И ты собираешься еще с ним встретиться?

— Конечно. Мы завтра днем встречаемся, и он повезет меня на лодке на Серпантин, чем бы это ни оказалось. Пока я здесь, мы еще несколько раз с ним увидимся, а потом мне надо поехать домой, чтобы подготовиться к выставке и позаботиться о Цезаре. — Она вздохнула. — Нам, конечно, будет тяжело в разлуке, и он навестит меня в Париже, а через некоторое время он пригласит меня переехать к нему в Лондон, и я соглашусь, хотя мне придется навещать Цезаря и наблюдать за ходом моих многочисленных выставок в Париже по нескольку дней кряду не реже двух раз в месяц, и тогда у нас будет помолвка. А вы будете подружками невесты — что бы вы хотели надеть?

— Ты и в самом деле думаешь, что все у вас может быть серьезно? — вид у Эстеллы был озабоченный, ее решительно не устраивала роль подружки невесты.

— Да, возможно. В самом деле, это серьезно. Он меня несомненно обожает, и я не предвижу никаких проблем.

Ни Фуонг, ни Эстелла не были уверены, что роман Вероники обещает быть таким уж безоблачным. Они не знали, что сказать.

— Вы рады за меня? — спросила Вероника, заметив серьезное выражение на их лицах.

— Нет, не то чтобы мы не были рады за тебя. Мы, конечно, в восторге. Это просто… — Эстелла не могла подобрать слов и начала перебирать кегли.

На помощь пришла Фуонг:

— Неприятность состоит в том, что он англичанин.

— Я знаю, что англичанин. В конце концов, мы в Англии, и он не пытается скрыть этого от меня. Ну и в чем проблема, что он — англичанин? Вы провели в Лондоне больше времени, чем я, и знаете, что это прекрасное место для знакомства с мужчинами.

— Да, но не с английскими мужчинами, — сказала Фуонг, — в Лондоне полно иностранцев вроде нас — красивых и роскошных в постели, но нет… никогда с англичанами…

— Ну а с кем тогда?

— С другими иностранцами — парагвайцами, сибиряками, ирландцами, полинезийцами, микронезийцами, эскимосами, кенийцами, итальянцами, ливанцами, курдами… да с кем угодно, но никогда! — с англичанами.

— Никогда?

— Ну… за некоторыми водится. Имен я не называю, но это ошибка, которую совершают лишь однажды.

— Но отчего же быть с англичанином — такая уж ошибка?

— Скажем, они не самые подходящие приятели, — Эстелла и Фуонг переглянулись и многозначительно улыбнулись.

— А мой доктор совсем другой. Мы болтали целую вечность, и он ни разу не упомянул гусей или конину. Посмотрите… — в изумлении, словно в этом темном лондонском доме появилось северное сияние, она указала на другой конец комнаты, — он даже умеет танцевать.

От потрясения она закрыла рот рукой: он впервые танцевал на коврике у камина. Они втроем наблюдали, как он двигается под музыку. Эстелла и Фуонг были вынуждены признать, что в этом отношении он — не типичный англичанин. Танцевал он безупречно.

— Ну что ж, удачи тебе, — сказала Фуонг. — Надеюсь, все образуется.

— Да, удачи тебе, — сказала Эстелла, — но не говори потом, что тебя не предупреждали.

Заметив, сколь много женских глаз устремлено на ее потрясающего доктора, Вероника поспешила присоединиться к нему, чтобы, как говорится, не увели из-под носа.

Пару дней спустя Фуонг вернулась к своим ископаемым костям, а Эстелла на поезде отправилась в Уэльс — на поэтические семинары в центрах искусств и публичных библиотеках, для пополнения коллекции пластинок группы Gorky’s Zygotic Mynci[5]и тщетной атаки приемной комиссии Лампетерского университета. Она просила допустить ее до занятий, объясняла представителю деканата, что, согласно восьми различным тестам на выяснение коэффициента умственного развития, она признана гением, но эта статистика не произвела должного впечатления, и он просил предъявить экзаменационные свидетельства, которых у нее просто не было, главным образом потому, что она никогда в жизни экзаменов не сдавала. Он, однако, признал ее успехи в освоении валлийского языка и заявил, что никогда не слышал, чтобы человек так выразительно ругался на этом языке после шести недель самостоятельного изучения.

Тем временем Вероника почти не расставалась с доктором. Они ходили обедать, осматривали достопримечательности Лондона, играли в боулинг и хоккей, ходили в театры и на танцы. Но вскоре Веронике пришлось возвращаться в Париж, чтобы присматривать за Цезарем и устраивать свою выставку.

Расставание с доктором оказалось и в половину не таким тягостным, как она рассчитывала. Ей хотелось, чтобы разлука переживалась так, словно душа с телом расстается, но при прощании она лишь подумала: «Ну что ж, все было очень мило, и скоро я опять его увижу».

И тем не менее она всеми силами боролась за эту мечту. Вероника моталась между Лондоном и Парижем, оставляя Цезаря на попечение все более недовольных родителей то на несколько дней, а то и недель, но постепенно она свыкалась с мыслью, что Фуонг и Эстелла были, пожалуй, правы, и через три месяца стиснутых зубов, неловких объятий и неуместных признаний в любви, при очередном возвращении в Париж, она почти случайно оказалась в постели с французом, чьи губы точно знали, что делать, а руки порхали по ее телу как бабочки. Когда все закончилось, она выдворила его из своей комнаты и почувствовала себя жалкой и несчастной.

По соседству с той квартирой, где рос доктор, жила пара, посещавшая танцы по крайней мере раз в неделю. Иногда, впрочем, возможность потанцевать образовывалась сама собой: тут и приглашения на свадьбу, или серебряный юбилей, или вечеринки по случаю сорокалетия, но в те недели, когда подобных приглашений не оказывалось, они просто шли в клуб, в школу бального танца или в местный курзал, где, окруженные парочками вдвое моложе их, танцевали до последней песни. Им было не важно, куда пойти, главное, чтобы куда-то выйти и потанцевать вдвоем хоть раз в неделю. А по окончании танцев они шли домой, смеясь и взявшись за руки, как подростки.

Доктор никогда не видел, чтобы его родители танцевали. По торжественным случаям они сидели в глубине залы, глядя на танцплощадку, как на зыбучие пески. Ему было тринадцать, когда они расстались, и он все списал на то, что они не танцуют. Если бы они раз в неделю — или хоть изредка — ходили куда-нибудь потанцевать, как их соседи, тогда их брак сохранил бы искру любви.

В тот день, когда они усадили его, брата и сестру и объявили, что расстаются и скоро получат развод, но при этом останутся добрыми друзьями, доктор решил для себя две вещи. Во-первых, он решил научиться виртуозно танцевать, с тем чтобы, когда он встретит свою будущую жену, их любовь никогда не умирала; а во-вторых, у него не будет подружки до тех пор, пока он не встретит ту, на которой женится. Ему была невыносима сама мысль о том, что он будет любить кого-то, а потом любовь может умереть. Он был уверен, что узнает, когда встретит свою девушку: он затрепещет, и зазвенят колокольчики.