Читать книгу "Восковые куклы - Елена Мордовина"

— …в ботаническом саду, в Киеве, фашисты вырубили все деревья, все, кроме этого… на дрова, согреться им захотелось, видишь… сжигали книги.

— Бульон, Давид Михайлович, я спрашиваю вас об устричном бульоне! Марсель!

— Я не помню… Марсель?.. Пруст!

Она дышала на него, медленно повернула голову, подставив ухо, смазанное каплей «Диориссимо», к его лицу, с тем, чтобы запах ее дыхания сливался с запахом ее кожи, с запахом… Но он только дернул шеей.

Эта кананговая примесь ее духов сливалась в его сознании не с запахом ландыша или жасмина, но возрождала совсем иное: тропики, густые эфирные масла. Веером порнокарт рассыпалось цветное храмовое стекло малайских гельминтозов. Между тем девушка готовилась к купанию, вместе с Кириллом они наблюдали, как прогудел мимо корабль, в котором не было ничего обреченного, и, перемигнувшись, засмеялись. Она стянула с себя платье и обратилась к Давиду:

— Ты знаешь, Денис женится… и что я теперь могу ему сказать?

Давид считал, что Саша еще не знает об этом, и раздумывал, как бы сообщить ей новость осторожно, не испугав. Увидев, как ей легко говорить, он обрадовался и даже попытался сострить:

— Напомни, чтобы он не забыл сдать все украшения и шнурки из ботинок.

Сегодня он начал замечать, что его тяготит пребывание на этой бойне ветров, вычесывающих мысли из жидких волос типчакового травостоя. Он потерял воздушность восприятия и видит лишь расчлененные эрозией склоны, сложенные известняками и лишенные всякой поэзии.

Саша вошла в воду, убеждая себя в том, что уже совсем забыла Дениса и не находит другой радости кроме как в возможности быть одной.

«Нужно прокатываться водой сквозь стекло дней, оставляя его таким же чистым и прозрачным. Никакой памяти с этих пор! Я не могу все время ощущать его отсутствие, когда тоска начинает доходить уже до крайности. Так можно и последнего ума лишиться!»

Она уверила себя в той мысли, что рассталась с его образом, и кувырок в воде довершил нечаянное освобождение. Едва выхватив соленый трепет свободы из косой перестрелки горизонтов, она замерзла и медленно вышла на берег. Как вдруг что-то взволновало ее снова, она пристально вгляделась вдаль и заметила на склоне знакомый силуэт. По склону спускались двое парней, один из них обнял девушку, они смеялись и, казалось, были очень счастливы. Она узнала цвет его волос, спадающих на плечи. Сердце ее учащенно забилось, и в следующую секунду она увидела, что это, конечно, не он. Это испугало ее еще больше. Неужели теперь он будет мерещиться ей всюду, и она опять сойдет с ума, начнет убеждать себя, что ей это только показалось, одновременно вспоминая, может ли он сейчас быть здесь. И вся ее свобода тотчас пропадет, рассыплется, и она никогда не сможет вновь обрести эту свободу. Она завернулась в полотенце и поместила голову на колени Кирилла, вслушиваясь в глупый разговор о ненужных устрицах только для того, чтобы отвлечься.

На пляжной полосе растений почти не было, они торчали поодиночно или небольшими куртинами, ближе к которым отдыхающие бросали битое стекло и грязные пакеты.

— В таком простом блюде бульон так же важен, как и сами устрицы, ты можешь сделать его из цыпленка или крабового отвара, или купить даши на восточном рынке, но даши в таком случае нужно сделать менее острым, разбавив отваром.

Саша давно задремала, уход в сон, на этот раз естественный сон, не вызванный грубым препаратом, являлся для нее своеобразной защитной реакцией. Когда девушка отказывалась решать, отказывалась думать о чем-то назойливом, важном, она засыпала, и все остальное время, что не купалась, она проводила в состоянии странного полусна, этот сон более всего тревожил Давида. Он понял, что Саша впервые встретилась с тем узлом, который нельзя миновать, не развязав, не решившись на что-то конкретное, сейчас, либо будешь медленно погружаться в сон.

Он думал об этом, когда говорил о том, что устриц надо промывать щеточкой и запекать три минуты на листе, пока они не откроются, потом осторожно вылить жидкость из раковины в бульон, и, отделив верхнюю половину, отсечь мускул, прикрепляющий устрицу к основанию.

— Нужен будет соевый соус (лучше всего соусы Киккомана) и семенной лучок…

Сам он в это время думал уже о том, как бы ухитриться так снять эту войну, чтобы холод проходил по спине. Не так давно ему случилось встретить в газете простенький снимок алжирской резни, где изображен был негритянский мальчик с запрокинутой головой, с перерезанным горлом… взбудоражило то, что горло перерезано через свитер, и этот свалявшийся свитер, такой, как на твоем собственном сыне, и потянувшаяся нитка пугают больше, чем голые трупы моргов. Он знал, что немного ему остается времени думать, и поэтому одновременно размышлял о разных вещах, от чего сознательно уклонялся в молодости и о чем теперь жалел, потому как на перехлестах разных тем рождались дивные химеры и выплясывали моменты его собственной жизни, которые он силился забыть.

2

Домик Давида стоял далеко от моря. Со стороны террасы он был обнесен пузырниковой изгородью. Пузырник разросся и одичал, как дичает здесь все неухоженное и недосмотренное, однако, кроме изгороди да двух проваленных ступеней нельзя было заметить признаков запустения.

По террасе разгуливал профессор Скульский. Он рассказывал об Индии и бегущих по летному полю серых пауках, которые оказались детьми. Профессор был похож на кофейник:

— В Петербурге пузырник тоже хорошо уживается, когда за ним смотрят, только часто обмерзает до корневой шейки. Что такое за безобразие и гадость? Они говорят, отрастает.

Сегодня все собрались у Давида смотреть фильмы Питера Брука, а затем, ближе к утру, любопытный материал, который сам Давид Михайлович отснял на юге Франции. Саша решила заехать в гостиницу, чтобы переодеться. Все, мимо чего она проезжала, восхищало и волновало ее, даже немые запыленные сады и двухэтажные дома у карьеров. Девочка с братцем вели по городу, через скверы, оседланную старую лошадь. Бритоголовый татарчонок продавал арбузы у входа в кинотеатр.

Кристина с ребенком и Саша поселились в гостинице, сегодня Саша не выходила к завтраку, и, чтобы ее не потревожила горничная, закрыла ключом дверь на полтора оборота. Неглубокая резьба на мебели светлого дерева создавала впечатление работы скорее жука-древоточца. На комоде в плетеной вазе стояли нежные ветки горных пионов, весной у нее были и цветы, но сейчас пионы не цвели, и ей нравилось держать у себя только их ветки.

Каждую ночь в ее комнате создавалась иллюзия полной луны. Светилась шарообразная люстра, и, сидя на диване, на противоположном к окну концу комнаты сквозь занавески можно было видеть полную и насыщенную звуками лунную севастопольскую ночь, блуждающую по террасированным склонам холмов.

Саша медленно переодевалась. Держа в руке майку, она открыла книгу на первой попавшейся странице и прочитала вслух:

— …над Крымом пронесся ветер ураганной силы, причинивший большой ущерб осаждавшей Севастополь англо-французской эскадре… стальные цепи якорей стали рваться, как нити, корабли, потеряв управление, в беспорядке метались по волнам, сталкиваясь, сцепляясь реями и снастями… военные действия прекратились как с той, так и с другой стороны.