Читать книгу "Моя легендарная девушка - Майк Гейл"

Мы еще некоторое время поговорили о вещах, никак не связанных с нашей насущной проблемой: что сейчас идет по телевизору, что она делала с утра, почему в учителя идут такие маньяки, и, наконец, собрались прощаться. Мартина сказала, что утром первым делом сходит в аптеку и купит тест, а я сказал, чтобы она сразу же мне позвонила. А в завершение, уже совсем придя в себя, она сказала:

— Что бы ни случилось, это не изменит моих чувств к тебе.

А я сказал:

— Да, и моих, — и положил трубку.

2:19

Странно, но мои сперматозоиды, эти маленькие зверюшки, одновременно и разочаровали, и воодушевили меня тем, что натворили. И хотя я не признался бы в этом даже самому себе, мне все-таки становилось тепло на душе от того, что один из этих малышей сумел выполнить свою миссию. Я испытывал что-то похожее на гордость. Они представились мне этакими микроскопическими копиями меня — такие же располневшие, неуклюжие увальни. Я чуть не расхохотался от представшей моему мысленному взору картины: вот они столпились внутри Мартины и рассуждают, не пора ли устроить перекур. Все за, и только один особо сознательный упирается:

— Не, парни, я с прошлой недели еще завязал. Курево, там, выпивка — с этим покончено. Я здоров как бык, так что вы как знаете, а я, пожалуй, пойду дальше.

Это было забавно. Но не слишком. Этот несчастный трудяга своим рвением довел меня до того, что на моей жизни уже можно ставить крест, и я ничего уже не могу исправить. Именно в такие минуты кажется — все бы отдал, лишь бы повернуть время вспять. Но случись так, что мое желание исполнится, уверен — в тот момент, когда я расстегивал платье Мартины, даже духи Прошлого, Настоящего и Будущего Рождества все втроем не смогли бы меня остановить. Страсть угнетает. В каком-то французском фильме один персонаж сказал: «Я противостою искушениям, чтобы почувствовать себя свободным». И хотя эти слова были сказаны героем французского фильма — то есть их по определению не стоит воспринимать всерьез, — в них была доля истины. Иногда противиться какому-нибудь желанию можно с такой же страстью, с какой желаешь.

Где-то неподалеку хлопнула дверь, и мысли мои прервались. Я встал и подошел к окну. Соседская собака — черный лабрадор — тут же на меня залаяла. Я повернулся спиной к окну, почесал живот и попытался понять, чего же мне хочется. Желания у меня были довольно смутные. Я посмотрел на будильник. Довольно поздно. Я не чувствовал особой усталости, зато ужасно хотел есть. И хотя в данный момент я еще не был готов съесть ту самую лошадь, о которой говорится в пословице, но часа через два под кетчуп и с хлебом я не отказался бы закусить любым из победителей прошлогодних скачек в Дерби. Внезапно мой желудок высказал вполне конкретное пожелание — он хотел мороженого. Я подумал даже, что как некоторые мужья ощущают родовые схватки жен, так у меня наступил симпатический голод и мне, как беременной женщине, ни с того ни с сего хотелось съесть чего-нибудь этакого. Как бы там ни было, мне действительно хотелось мороженого, причем прямо сейчас.

Мне не часто доводилось радоваться по тому поводу, что я живу в столице. Сейчас был именно тот случай. В Ноттингеме, к сожалению, никаких круглосуточных магазинов нет и в помине. И совершенно зря. Универмаг «Севен-элевен» (он так называется, потому что работает 24 часа в сутки семь дней в неделю — ничего не скажешь, удачное названьице!) занимает почетное место в десятке лучших изобретений человеческой мысли. Конечно, лидируют аудиоплейер и автоответчик, но круглосуточный магазин не намного от них отстает.

Порывшись в груде одежды, которая заменяла мне подушку, я на ощупь обнаружил штаны, но мне еще нужна была какая-нибудь кофта. Я нашел только одну, способную защитить меня от переохлаждения, — грубой вязки свитер, который давным-давно связала мне бабушка. Это было в тот период, когда она вдруг, как сумасшедшая, увлеклась вязанием — она связала кукол для всех соседских ребятишек, шапочку с помпоном для отца и штаны Тому, который даже в десятилетнем возрасте имел достаточно мозгов в голове, чтобы понять: надеть вязаные штаны — нелепица, от которой потом всю жизнь не откреститься. Несмотря на холод, с носками я заморачиваться не стал, потому что не нашел в этой дурацкой куче ни одного. Так что я натянул свои красные башмаки на босу ногу, не дав себе труда их даже расшнуровать. В ушах эхом отозвался мамин голос: «Неудивительно, что у тебя ботинки разваливаются, если ты так с ними обращаешься».

Проигнорировав этот упрек, я вышел на улицу.

Тишина ночного Арчвея была обманчива. Если не обращать внимания на отдаленный шум уличного движения и на гудение мотора какого-нибудь заблудившегося такси или автобуса — перед вами тишайший уголок северного Лондона. Холод стоял зверский, и от этого я почувствовал себя еще более одиноко — кто высунет нос на улицу в такую холодную ночь? Ну, разве какой-нибудь маньяк, которому позарез понадобилось мороженое. У меня так замерзли щиколотки, как будто к ним приложили лед. На крыльце я остановился и понаблюдал, как поднимается к небесам и исчезает белый пар от моего дыхания. А потом шагнул в ночь.

На улице было пустынно. Гуляки из соседнего ирландского клуба уже часа два как мирно спали. Магазинчик на моей стороне Холловей-роуд был закрыт, но другой, тот, что за прачечной, работал, хотя, если быть точным, это был не магазинчик.

На вывеске значилось: «Закусочная мистера Билла». Жареной картошки у них не было, но была картошка фри, которая уныло дожидалась своего часа в морозилке.

Я шагал так быстро, что побил собственный рекорд и добрался до конца улицы за каких-то восемь минут и тринадцать секунд. В дверях бильярдной недалеко от перекрестка Холловей-роуд и Джанкшн-роуд обнималась какая-то парочка. Мужчине было около тридцати. Хотя надо сказать, что я совершенно не умею определять возраст человека, если ему больше восьми лет. Однажды я подумал, что одной из девушек Саймона пятнадцать, хотя ей на самом деле было двадцать пять. Я долго еще считал себя чертовски либеральным, потому что я так и не спросил ее, как она сдала выпускные, и не сказал Саймону прямо, что его посадят за связь с несовершеннолетней.

Я шел по Джанкшн-роуд мимо закусочной «Афина кебаб» и небольшого магазинчика напротив метро. Начинался дождь. В закусочной посетителей не было, но один из продавцов грозно посмотрел на меня из-за прилавка, не переставая рубить капусту. Почему-то эта сцена показалась мне уморительной, и я расхохотался, будто меня только что отпустили из психбольницы на поруки.

Когда я вошел в магазинчик, продавец никак на это не отреагировал и продолжал читать журнал, но мне показалось, он меня все-таки заметил. Саймон как-то работал на кассе в круглосуточном гараже на Ярвис-роуд. Он утверждал, что в ночные смены открыл в себе способность предсказывать цвет и модель машины, которая подъедет следующей на заправку перед гаражом. Чепуха, конечно, — так, тема для новой песни, — но я подумал, что, если сидеть одному и бодрствовать, когда весь мир спит, можно в себе и не такое обнаружить.

Я прошел мимо газетной стойки, где лежали утренние субботние номера «Сан» и «Миррор», прямиком к морозильной камере, открыл ее и вдохнул псевдоарктический воздух. Я мог бы по запаху сказать, что за продукты лежали в ней раньше, — я ощутил призрачный запах мороженого горошка, слабый потусторонний аромат подтаявшего торта «Алабама Фадж». Мне стало немного не по себе.