Читать книгу "Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva) - Валентин Бадрак"

Меня все предупреждали, ругали, грозились выгнать из школы, но я-то нутром чувствовал: тайное общественное мнение было на моей стороне. Никто не заподозрил инсценировки. Никто… кроме участкового. «Мазуренко – ты паршивая скотина и поступил по-звериному, – были первые слова человека, которого я уважал и боялся, – не думай, что все сойдет тебе с рук. Все это вылезет не сегодня-завтра». Я готов был с ним согласиться: «Да, я скотина, но мне это было нужно. Очень нужно, до нестерпимого визга! И потом, если вы все такие умные, то почему мне все сходит с рук?! Почему я вас переигрываю?!» Такие вопросы я хотел бросить ему в лицо. Но вместо этого я изобразил покаявшегося падшего ангела и просто попросил его по-человечески: «Семен Игнатьевич, простите, меня черт попутал. Отправьте меня, пожалуйста, в армию, в ВДВ непременно, на исправление. Я службой Родине докажу, что не так уж плох, как вы обо мне думаете». Он смягчился и… помог».

Лантаров вздрогнул: посторонний шум ворвался в его сознание. Он оторвался от тетрадки. Оказывается, это включился холодильник – единственное технологическое существо, обитающее в этом оглушенном тишиной доме. Лантаров невольно прислушался: действительно, шум работающего холодильника был инородным, лишним в этом доме, на этом участке Вселенной.

Часы показывали два пополудни. Он решил отложить чтение – Шура вот-вот должен был вернуться, и Лантарову было бы неловко оказаться застигнутым за чтением. Кроме того, его тело затекло, и необходимо было хоть как-то его размять, заставить хоть немного служить своему хозяину. Осторожно, щадя ноющие от боли места, он стал сползать с жесткого лежака.

3

Возбужденный прочитанным, Лантаров некоторое время бесцельно перемещался на костылях по комнате. Глаза его почему-то чаще, чем раньше, стали натыкаться на плакаты и надписи на них. Это происходило и раньше, и он даже механически проглатывал надписи, лица же мудрецов и философов становились такой же привычной частью интерьера, как и сами полки. Теперь он стал вчитываться более осмысленно, удивляясь, что слова раньше не произвели никакого впечатления. Прежде это были непонятные наборы слов, заумщина, похожая на бессмысленные избитые выражения, которыми щеголяли некоторые преподаватели в университете. Но теперь все казалось иным, приобрело совсем другие оттенки. Как будто благодаря шаманским рецептам Шуры сознание стало медленно оживать и освобождаться от сковавших его льдов. Он вдруг увидел, что плакаты и таблички, совершенно различные по размерам, но одинаково аккуратные, все в деревянных рамках из неокрашенной сосны висели в разных местах дома, подобно фотографиям или картинкам. Ранее непонятные надписи, оказывается, были довольно красиво выполнены краской. Было очевидно, что тот, кто наносил слова на фанерные дощечки, очень старался, выбирал различные цвета и шрифты, склоняясь преимущественно к готическому начертанию букв.

Теперь некоторые надписи потрясли Кирилла. На табличке в ногах жесткой деревянной кровати Шуры он прочел надпись, запрессованную в смысловую комбинацию размашистыми буквами черной краской: «Когда воина начинают одолевать сомнения и страхи, он думает о своей смерти. Мысль о смерти – единственное, что способно закалить наш дух». Ниже стояла подпись: «Карлос Кастанеда».

Кирилл задумался: «Странно, но ведь нас должна закалять мысль о жизни, а не о смерти. И почему именно эту надпись, а не какую-либо другую Шура избрал для самого частого прочтения? Ведь, просыпаясь, он сразу видит именно ее. Странный, однако, человек, если он все время думает о смерти».

Затем он увидел, что у изголовья есть еще одна табличка. Медленно шевеля губами, он прочитал вслух: «Основной выбор человека – это выбор между жизнью и смертью. Каждый поступок предполагает этот выбор. Эрих Фромм». Он ничего не понял и замотал головой как человек, который хочет и не может проснуться. Затем прочитал еще раз, вдумался в то, что стояло за словами. Он наткнулся на стальной щит. «То есть, что бы мы ни делали, это непременно относится либо к продолжению жизни, либо к ее прекращению. Но ведь это же не так… Надо будет спросить Шуру, как он это расшифровывает», – подумал Кирилл. Особенно ему понравилось выражение все того же Кастанеды: «Воин должен сосредоточить внимание на связующем звене между ним и его смертью, отбросив сожаление, печаль и тревогу. Сосредоточить внимание на том факте, что у него нет времени. И действовать соответственно этому знанию. Каждое из его действий становится последней битвой на земле. Только в этом случае каждый его поступок будет обладать силой».

Лантаров догадался, что слово «воин» – фигуральное, а обращение направлено к каждому читателю этой надписи.

Тут, в могильной тишине зимнего леса, среди застывшей, будто медитировавшей природы смысл прочитанного стал медленно проникать в сознание.

– Шура, почему у тебя так много табличек посвящено смерти? – спросил Лантаров, когда они собрались перекусить.

– А-а, – протянул Шура удовлетворенно, – заметил наконец. А я ждал этого вопроса – он означает, что ты оживаешь…

Он немного помолчал, с наслаждением жуя черный хлеб. Кирилл не мешал, он уже знал по выражению лица, что сейчас этого небожителя прорвет.

– Ну, во-первых, не так уж много. Просто тебе сегодня именно эти попадались, что, кстати, не случайно. О смерти нужно думать, но только не так, как мы обычно привыкли думать.

– А как же?

– А ты потереби свою память, покопайся в себе и честно ответь, при каких обстоятельствах ты вспоминал о смерти.

Кирилл задумался и перестал жевать.

– Ну, когда отец умер, я тогда думал. И после того бывало…

– Но как ты думал? – настаивал Шура, отложив хлеб.

– Переживал… Помню, когда гроб опустили в яму, у меня все внутри сжалось: все, вот такой конец у нас всех, простой и бесхитростный. Как ни трепыхайся, тебя засунут в такую же яму. Сегодня ты был, а завтра тебя уже нет. И больше никто о тебе не вспомнит… И понимание этого было самым ужасным впечатлением…

– Стоп! – резко остановил его Шура. – Вот мы и коснулись главного.

Кирилл умолк и с недоумением посмотрел на собеседника.

– Где здесь ключевой момент? – Шура выглядел учителем, вытягивающим ответ из туповатого ученика.

– Где? – переспросил Кирилл, глядя на него округлившимися глазами и все еще не понимая, чего от него добивается странный отшельник.

– Да в том, что ты просто примеряешь саван на себя, что ты просто боишься ее, независимо от того, насколько ты скорбишь об умершем. Ведь так?!

– Не знаю, – неуверенно сказал Лантаров, – и в чем же тут секрет? Все боятся смерти…

Лантаров сказал, а сам подумал вдруг: «А ведь верно, что человек просто примеряет на себя ситуацию. Ведь я содрогнулся как раз в тот момент, когда отца опускали в землю – все во мне протестовало против такого исхода. И протестовало из чистого страха перед этой ямой, похожей на бездну… Моего личного страха!»

– Да нет, секрет тут как раз есть. Отношение к смерти, на самом деле, у людей неодинаково. И тут нам, кого приучили бояться смерти, могут помочь те, кто пришел к пониманию истинных превращений, великого таинства изменения состояний. Тогда-то и возникает понимание подлинной ценности жизни. И тогда перестают говорить «трепыхаться». Но и это не самое главное в необходимости думать о смерти.