Читать книгу "Леннар. Псевдоним бога - Антон Краснов"

— …сунуть в рот два пальца и вывернуть себя наизнанку.

— М-да… А что ты тогда вообще пошел в эту контору?

— А как иначе? С предыдущей работы меня уволили с такой рекомендацией, что по прямой специальности больше толком и не поработаешь… Хорошо, подключился дядя и все-таки в кои-то веки помог… Теперь вот расхлебываю. Впрочем!.. — спохватился Гамов и впервые взглянул на хитрую физиономию Казакова, прихлебывающего пенный напиток. — Довольно. Я это… скоро приду. Две бутылки — вот… осталось… Так что… А что это, Антоха, у тебя такой вид… министерский? — Он подозрительно взглянул на изящный однобортный пиджак приятеля, чрезвычайно гармонировавший с трусами-«се-мейками», лопнувшими на заднице. — М-да…

— Здоровье берегу, — отозвался Казаков. — Джинсы яйца натерли.

— Давно предлагал совместить пост министра здравоохранения и министра ликеро-водочной промышленности, — непонятно к чему сказал Гамов.

— А что, есть такой министр? — ехидно поинтересовался Казаков.

— В России-матушке пора бы и ввести такой пост!

Казаков чуть повел плечом:

— Это верная мысль. Костян, может, все-таки к нам бухать? А то пивом душу не обманешь, как говорит Шурик Артеменко!

Гамов сделал неопределенный жест рукой, словно желая сказать: а утопись ты в болоте, сука, со своими предложениями и пословицами, пропагандирующими пользу алкоголизма… Казаков только ухмыльнулся лукаво и, пятясь задом, исчез в хитроумном сплетении шевелящихся ивовых ветвей. Гамов же вернулся к созерцанию вод и населяющей их живности. Он не слышал, как Казаков, который повстречал неподалеку от берега пруда еще одного приятеля, говорит ему — серьезно, без намека на ерничество и игривый шутовской тон:

— Не пойму я что-то… Вот ты, Шурик, знаешь его относительно недавно, но ведь я-то знаком с ним больше десяти лет!

— И что?

— А то! Я ведь помню, каким он был четыре или пять лет назад. Другим… У него… ну как тебе объяснить?.. какой-то внутренний стержень вынули, что ли. Ну после дурацкого обвинения чуть ли не в убийстве… и еще… Не грей посуду! Давай сюда бутылку!

— То есть ты хочешь сказать, Антоха, что?..

— Да не хочу я ничего плохого про Гамова говорить. Хороший он парень. А раньше и вовсе большие надежды подавал, сотрудничал в изданиях с мировым именем, даже поработал на федеральном телеканале и едва не пробил свой сольный проект там. Что помешало, я уж не припомню, но наше телевидение — это ж как пауки Спинозы в банке. Так, кажется, сам Гамов и говорит. Мне вот кажется, что ему в один прекрасный момент стало неинтересно жить. И топчется он на одном месте или сидит, как вот сейчас, на берегу одной и той же гнилой лужи, не видит смысла в дальнейшем росте и продвижении. Не ищет воли к этому.

— Да ты философ… — одобрительно отозвался Шурик. — В тебе умер Шопенгауэр.

Друзья ушли на дачу. Гамов же продолжал сидеть на бережку… После очередного глотка пива мир вдруг прояснился до ошеломляющей, ломящей глаза ясности, и только тут, встав на ноги и оставив насиженную корягу, Костя Гамов понял, что снова пьян. Да, завтра на работу. Да, завтра опять будет похмелье, будут недовольные лица сотрудников и суровый взгляд дяди Марка, свирепого повелителя пробирок и синхрофазотронов, как именовал его ироничный Антоха Казаков. Дурацкая работа… Вялое существование. Где они, былые перспективы, мать их?.. Да и не хочется их, да. Как там у Есенина: «Смешная жизнь, смешной разлад. Так было и так будет после…»

Костя Гамов бросил свое тело в сторону, едва не потерял равновесие и, ввалившись в ивняк, который несколькими минутами ранее проглотил бесштанного Антоху Казакова, нащупал тропинку, ведущую к даче. На даче сейчас, верно, весело. Девчонки опять напились, и кто-то, уж будь уверен, танцует стриптиз на столе. И никого даже не смущает, что позавчера Ленка Курилова свалилась с упомянутого стола и проломила свою не бог весть какую башку.

Хорошо еще, что соседей не наблюдается. Соседи, если по чести — редкие сволочи. Особенно старуха Кавалерова по прозвищу Холера, которой, правда, уже второй год не видать — может, померла, к общей радости родных, близких, соседей и всех тех, кто имел несчастье хоть раз подойти к ней ближе чем на тридцать метров. Есть еще алкаш Сайдуллин, спившийся кандидат технических наук, в трезвом виде совершенно невыносимая скотина. Впрочем, Гамов давно привык, что на него косятся вот уже который сезон и стараются не разговаривать. Наверное, дурные компании у Кости на даче собираются и ломают тихий и размеренный быт рядовых дачников, куда там…

Собственно, Гамов никогда не был склонен к иллюзиям. Его сотрапезники, друзья и собутыльники в самом деле (в который раз!) отмечали последний выходной день по полной, если не сказать — расширенной, программе. Уже за сто метров от дачи слышалась разухабистая какофоническая музыка (одновременно из музыкального центра и аудиосистемы 5.1., подключенной к DVD-плееру). Два музыкальных источника находились в страшной оппозиции друг к другу. Из одного, нежно журча, истекала волшебная мелодия бетховенского «Письма к Элизе» в фортепианном исполнении Ричарда Клайдермана. Другой аудиоисточник, надрываясь, бешено орал о трагической истории кота и его репродуктивных принадлежностей:

…Я кота-а отнес на свою беду,

И хозяйство врач отрубал коту,

Ходит он сейчас, словно пи-идарас,

На меня глядит, жалобно пищит:

«Где-е-е же вы, где-е, яйца пушистые?

Ве-те-ри-нааааар — сволочь фашистская!..»

и т. д.

Остаток биографии несчастного кота Костя Гамов дослушивал уже в канаве, куда он упал буквально на последних метрах пути к даче, навернувшись через брошенную каким-то садово-огородным интеллектуалом тяпку.

На даче его в самом деле ждало светопреставление. Женя Ежов по прозвищу Превед ежег чинил телевизор. Он лежал под столом рядом с упомянутым телевизором и, откинув заднюю панель, рылся во внутренностях несчастного телевизионного приемника то куцей отверткой, обмотанной изолентой, то обшарпанным хвостом сушеной воблы. Последнее было вернее… Телевизор дергался и искрил. Женя старательно вытирал пот со лба волосами лежащей тут же, под столом, Кати Глазковой. В этой благородной миссии — если точнее, починке телевизора — ему помогал все тот же Антоха Казаков, который кидался в пустой черный экран тремя разноцветными лифчиками, черным, красным и белым.

Из форточки торчали чьи-то ноги. Оказалось, что это толстый Дима Филиппов вознамерился выйти из дачи вот таким экстравагантным манером, но помешали излишки жира. Дима дергал коротенькими толстыми ножками и вопил, но никто не обращал на него внимания. Вдребезги пьяная парочка играла в шахматы на раздевание. Рябой Астафьев надел на голову черный чулок и выдавал себя за арапа Ганнибала, предка небезызвестного А.С. Пушкина.

— Пир духа, — выразительно высказался Гамов, вползая на порог. — Соседи еще не приходили?

— Мы и соседям налили, — отозвался Шурик Артеменко, упитанный молодой человек, самокритично именующий себя свиноящером. — Гена в кладовке спит.