Читать книгу "Пропавшая ватага - Андрей Посняков"

Та, закрывшись руками, попятилась и, как показалось дьячку, зашипела.

– Ага! – Афонасий воспрянул духом. – Вот тебе, вот! Н-на! Получи, сатана гнусная!

Меретя быстро отскочила в сторону – сей варвар орудовал веслом резко и неумолимо, и такие у него при этом были глаза, что дева сообразила быстро – убьет! Запросто. Да и больно было, в конце-то концов.

– Бесхвостый нуер! Отрыжка трехрога!

Выругавшись, похотливица разозленно плюнула, стараясь попасть варвару в глаз. Промахнулась да, уклонившись от очередного удара, побежала к лодке. Столкнула на воду, схватила весло, поплыла, глядя, как, показывая на нее, весело хохочут другие варвары – те, что плыли навстречу, на островок. Один – военный вождь, второй – здоровущий, третьего Меретя тоже видала, только не помнила, какое место тот занимал, был ли благородным или простолюдином. Да что теперь в этом! Теперь-то они ее запомнят, да молодой жрец разозлился… Казнят! Тут и думать нечего. Значит, возвращаться не нужно. Бежать! Тем более удобный такой случай – челнок. Проплыть вдоль берега, сколько возможно, потом выбраться – и в Хойнеярг. А там и рассказать, что людей-то у варваров маловато, что один их отряд пропал, а второй вот-вот на поиски выйдет. И всего-то останется в крепости три десятка воинов! Остальные – женщины, дети. А еще – пленницы. Такие, как сама Меретя. Уж эти-то варварам помогать не станут! Самое время напасть. Эх, уговорить бы только главного колдуна в Хойнеярге. Или хотя бы военного вождя. Так-то было бы славно! Собрать колдунов и воинов, послать могучих длинношеев, страшных зубастых двуногов, вонючих менквов… Все разгромить, сжечь. А женщин да детей – отдать на съеденье драконам! Вот тогда порадуется Меретя, отомстит за все свои обиды.

Мелькало в жилистых руках обиженной девчонки весло. Ходко плыла лодка. Остался позади остров с крепостью белых, слева показалась впадающая в залив река. Там где-нибудь и причалить. Отдохнуть, а дальше – вверх по реке. Сдаться поскорей первой же страже, обо всем рассказать, к жрецам, в Хойнеярг, попроситься. Ох, помоги, повелитель смерти, грозный Темуэде-ни! Вот, возьми мою кровь!

Специально прикусив язык, беглянка семь раз плюнула в море:

– Возьми мою кровь! Помоги!

Появление летучего всадника произвело недоброе впечатление на атамана. Хоть и понимал, что прав, скорее всего, Михей, что не соглядатай то был, специально к острогу посланный, а просто обычный приграничный стражник, но тем не менее на душе у Ивана было как-то нехорошо, неспокойно. Даже моленье в часовенке, в «пустыне», не помогло, тем более перед ним увидали в челне растрепанную нагую девку.

Ладно хоть Афоня обсказал, как на духу, как было дело, Иван с Михейкой да кормщиком Кольшей Огневым позабавились преизрядно, а отсмеявшись, переглянулись с тревогою: интересно, куда девка та похотливая подалась? Уж ясно, не обратно в острог, знать, к своим колдунам, за леса, за болота. Поди, доберется, коли какая-нибудь зубастая тварь по пути не сожрет. Доберется и что скажет? Мол, острожников можно голыми руками брать? Почитай, казаков-то и нет, одни бабы да детушки малые и остались?

Ну, положим, голыми руками острог взять трудно, да и невозможно почти, даже колдовством самым черным, но тем не менее пастись бы немножко надобно. Подумав и посоветовавшись, решил атаман Иван Егоров с поисковым отрядом горячку не гнать и не торопиться. Посидеть в остроге с недельку, до праздника рождества крестителя Господня Иоанна Предтечи, немножко выждать, а уж там, со Христом и молитвами – в путь.

Так вот и порешили – на рождество Иоанна Предтечи, помолясь, и отчалить. А ныне пока молились заступнику народа воинского – святому Николаю Угоднику. Молились да песни по вечерам пели:

Ой, кто, кто Николая любит,

Ой, кто, кто Николаю служит,

Тому святый Николай

На всякий час помогает!

Помогает… Ну, это кому как. Язычникам как-то – не очень. Ну, так на то они и язычники. Вот, как Нойко…

Казалось, напрочь забытый всеми, несчастный парнишка сидел в глубоком подземелье храма мужского бога и тосковал, со страхом прислушиваясь к утробному урчанью дракона, временами – голодному, злому, но большей частью – сытому и довольному, кормили чудовище до отвала! В кровавом подземелье хватало еды – томившиеся там пленники (и пленницы) были привязаны друг за другом к большой и прочной балке, подпирающей наверху золотую статую великого и грозного божества. Каждый день проголодавшееся чудовище, жадно клацая зубами, пожирало крайнего, после чего на некоторое время успокаивалось и довольно урчало, а безмолвные жрецы подтаскивали к крайнему концу балки очередную жертву.

Как видно, для большего устрашения узников наверху зияла изрядных размеров дыра, сквозь которую в узилище проникал дневной свет, дрожащий и тусклый. Ужасный ящер, похоже, неплохо видел и в темноте, не нуждаясь в свете – но так, в полутьме, было страшнее, – приговоренные к страшной смерти люди могли в подробностях лицезреть ожидавшую их участь во всем ее омерзении.

Как и бахвалился сутулый колдун, дракон мужского бога не был настолько большим, чтобы, подобно двуногу, заглотить свою жертву сразу, одним хапком. Нет, он поедал ее по частям, откусывая руки и ноги, со смаком взрезая когтями живот и с хлюпаньем втягивая в себя окровавленные сгустки истерзанных внутренностей. Пару раз Нойко уже имел сомнительное удовольствие наблюдать подобный омерзительный пир – чудовище уже успело по очереди растерзать двух девушек, над чем, посмеиваясь, наблюдали сверху, через лаз.

Вчера ящер растерзал последнюю узницу… остался один Нойко.

Мальчишка сначала кричал, пытаясь добиться справедливости в той мере, в какой она ему виделась сейчас:

– Эй, кто-нибудь! Я же вам все рассказал, все! Вы ж обещали… у-у-у-у…

В ответ раздавалось лишь злобное шипение ящера, ворочавшегося в своем пропитанном кровью углу. Нойко попытался было ударить его по мозгам силою своей мысли – куда там, никакие заклинанья не действовали, этот быстроногий дракон – охотник, и мозг его развит вполне… не то что маленький умишко огромного – до небес – длинношея!

Да, увы, это было так… а, скорее, ящер просто-напросто был прикрыт оберегом, коего Нойко, правда, не чувствовал в силу неразвитости своего дара. Еще ведь в учениках ходил.

Дабы не сойти с ума от ожидавшей его ужасной участи, дабы последние часы его были бы окрашены хоть какой-то радостью и покоем, несчастный узник пытался представить себе что-нибудь хорошее, доброе из того, что когда-то было в его короткой, но довольно-таки бурной жизни. Вот только хорошее и доброе почему-то не вспоминалось, а вдруг привиделось, как когда-то, года два назад, он, Нойко, с приятелями украли у торговца красивые перья – дело было как раз перед праздником масок. Украситься, правда, не успели – торговец привел воинов, и воришки получили плетей, да таких смачных, что плечи ныли полгода.

И все равно – плети плетьми, а весело тогда было! А еще веселее вышло, когда удалось спрятаться в песке у девичьей купальни! Нойко даже улыбнулся, вспоминая одну светлоокую девчонку – как она зябко трогала ногой воду, как раздевалась, медленно вешая одежку на малиновый куст, сначала сняла тонкую оленью рубаху, потом… Нет! Не так! Сначала – набедренную повязку, а уж потом – рубаху. Красивая такая рубаха была, расшитая всякими висюльками и золоченой узорчатою тесьмой. А грудь, грудь какая была у той девчонки? Большая или маленькая? Вот вспомнить бы! Кажется, большая, как спелая дыня… Нет! Как дыня – это у другой, не такой красивой, а у этой – как персик, да!