Читать книгу "Стратегический взгляд. Америка и глобальный кризис - Збигнев Бжезинский"

Странами, как и людьми, движут наследственные склонности (традиционные геополитические предрасположенности и собственное понимание истории), а способности различать спокойные амбиции и опрометчивое самообольщение у всех разные. Поэтому, рассуждая о возможных последствиях перемен в глобальной иерархии власти в первой половине XXI века, нелишне помнить, что в XX веке два крайних случая подобного самообольщения вылились в национальные бедствия. Наиболее очевидным примером служит гитлеровская мегаломания, которая не только заставила своего обладателя переоценить способности Германии к мировому лидерству, но и побудила к двум личным стратегическим решениям, лишившим его всех шансов на сохранение контроля даже над континентальной Европой. Первой ошибкой было, завоевав Европу, но по-прежнему воюя с Великобританией, напасть на Советский Союз, а второй — объявить войну Соединённым Штатам, не выйдя из смертельной схватки с СССР и Великобританией.

Второй пример менее драматичен, однако на кону также стояло мировое господство. В начале 1960-х советское руководство официально заявило, что в 1980-х Советский Союз догонит и перегонит Америку в экономическом и технологическом развитии (амбиции Советов подогревал успешный запуск первого космического спутника). Значительно переоценив свои экономические возможности, к концу 1970-х СССР активно участвовал вместе с США в гонке вооружений, где, помимо уровня технического развития и способности к инновациям, ключевую роль играл и ВНП, ограничивающий практические масштабы глобального политического и военного влияния. По обеим статьям СССР катастрофически просчитался. А затем усугубил последствия своего просчета ошибочным решением ввести войска в Афганистан в 1979 году. Десятилетие спустя выжатый до капли Советский Союз испустил дух, а советский блок распался.

Сегодня аналогов фашистской Германии и Советской России в мире не наблюдается. Ни одна ведущая держава в текущем распределении баланса сил не выказывает самообольщения, свойственного печально известным претендентам на мировое господство в XX веке, и ни одна пока не готова — в политическом, экономическом, военном отношении — примерить корону мирового лидера. Кроме того, ни одна не может похвастаться таким неопределенным, но важным качеством, как легитимность, которая ещё недавно ассоциировалась с США. Ни одна не воплощает собой доктрину, претендующую на универсальное применение, подкрепленную притязаниями на исторический (в случае Гитлера — скорее «истерический») детерминизм.

Важнее всего, что Китай, который неизменно называют наиболее вероятным преемником Америки, обладает впечатляющей имперской родословной и несет в крови стратегическую привычку к целенаправленному выжиданию, сыгравшему ключевую роль в его многотысячелетней истории успеха. Поэтому Китай благоразумно принимает существующую международную систему, не обязательно признавая за господствующей в ней иерархией право на постоянство. Он сознает, что его собственный успех зависит от того, чтобы система не рухнула, а, напротив, развивалась в сторону постепенного перераспределения власти. Он хочет большей власти, жаждет международного признания и по-прежнему хранит обиду за свои «вековые унижения», однако уверенности в будущем у него прибавляется. В отличие от неудачных претендентов на мировое господство в XX веке Китай на данном этапе не вынашивает ни революционных, ни мессианских, ни манихейских планов.

Более того, действительность такова, что Китай пока ещё не готов — и ещё несколько десятилетий не будет готов — в полной мере взять на себя мировую роль Америки. Само руководство Китая неоднократно подчеркивало, что по всем основным статьям развития, благосостояния и сил даже через несколько десятилетий Китай по-прежнему будет находиться на этапе модернизации, значительно отставая не только от США, но и от Европы и Японии по основным критериям современности и государственной мощи в пересчете на душу населения (см. Таблицу 3.1).

Таким образом, Китай, видимо, понимает (его инвестиции в американское благосостояние, продиктованные на самом деле личными интересами, говорят сами за себя), что резкая утрата Америкой мирового первенства приведет к всемирному кризису, который нарушит благополучие самого Китая и его долгосрочные перспективы. Благоразумие и терпение у Китая в крови. Но кроме того, Китай отличают амбициозность, гордость и сознание того, что его уникальная история лишь предисловие к его подлинной судьбе. Неудивительно, что в приливе откровенности один дальновидный китайский общественный деятель, очевидно, считающий закат Америки и возвышение Китая неизбежными, не так давно заметил прибывшему с визитом американцу: «Только, пожалуйста, пусть Америка сдуется не слишком быстро».

Китайские руководители тоже благоразумно воздерживаются от открытых притязаний на мировое главенство. В общем и целом они по-прежнему руководствуются знаменитой максимой Дэн Сяопина: «Хладнокровно наблюдайте, укрепляйте положение страны; спокойно занимайтесь делами; скрывайте наши возможности и выжидайте; держитесь в тени и никогда не покушайтесь на лидерство». Эта осторожная и даже обманчивая позиция соответствует и наставлениям древнего стратега Сунь Цзы, утверждавшего, что самая мудрая позиция в битве — выждать, пока противник совершит свои роковые ошибки, а затем воспользоваться преимуществом. Официальное отношение Китая к внутриэкономическим неурядицам и внешнеполитическим злоключениям Штатов тоже наводит на мысли об этом стратегическом руководстве. Историческая самоуверенность Пекина замешена на его взвешенной расчетливости и умении вынашивать долгосрочные амбиции.

Нелишне отметить, что Китай — при всех его уникальных внутриэкономических успехах — до недавнего времени не пытался универсализировать свой опыт. В отличие от экстремистского коммунистического этапа эпохи Мао он больше не выдвигает амбициозных идей относительно необходимости для остального человечества перенимать его опыт модернизации и не выступает с идеологическими заявлениями о моральном превосходстве своего строя. В его глобальном имидже выделяется одна черта — очень прозаичная, но практичная и вызывающая общую зависть: впечатляющие темпы годового прироста ВНП. Эта черта дает Китаю существенное конкурентное преимущество — особенно перед Латинской Америкой и экономически недостаточно развитой Африкой — в стремлении увеличить собственные инвестиции без продавливания политических реформ. (Например, объемы товарооборота между Китаем и Африкой выросли на 1000% — с 10 миллиардов долларов в 2000 году до 107 миллиардов в 2008 году.)

Кроме исторически сложившегося поведения и имиджа Китая, немаловажно принять во внимание и некоторые нерешенные вопросы, которые могут серьёзно отразиться на внутриполитическом и социальном развитии Китая. В политическом отношении Китай перешел от радикального тоталитаризма — периодически перемежающегося бесчеловечными и даже кровавыми политическими кампаниями (в частности, «Большой скачок» и «Культурная революция») — к государственному капитализму, приобретающему всё более националистически-авторитарный оттенок. Пока эта новая формула рождает невиданный экономический успех. Однако её социальный фундамент может дать трещину. Как отмечалось ранее, экономический рост Китая и повышение социального благополучия уже вызвали острое социальное расслоение, которое больше невозможно скрывать от общественности. Новоявленный средний класс в крупных городах, помимо определенного уровня достатка, обрел — несмотря на все усилия властей по пресечению — доступ к международным источникам информации. В результате у людей появляются новые политические и социальные ожидания, а кроме того — неприятие существующих ограничений политических прав. Находятся и те, кто готов с риском для себя удариться в активное политическое диссидентство.