Читать книгу "Наедине с Большой Медведицей - Владимир Санин"

Девушки выскочили из машины и со смехом побежали к дому. У порога они остановились и помахали нам руками. Я с удовольствием ответил им одной рукой, а другой двинул Николая в челюсть, чтобы у него закрылся рот.

– Я прикусил язык! – вспылил он.

Я ответил, что только этого и добивался, и мы мирно поехали в сельпо. По дороге Николай на руле поклялся страшной клятвой никогда не лгать.

– Если я когда-нибудь солгу, – торжественно возвестил он, – можешь требовать с меня все, что угодно!

Я пытался конкретизировать наказание, сузить его рамки, но Николай упрямо повторял: «Все, что угодно!»

Должен забежать вперед: когда мы приехали домой, в Москву, Николай пять раз безропотно сходил на кинофильм «Осторожно, бабушка!» и выучил наизусть стихотворение на древнегреческом языке. Таково было наказание за ложь, и Николай был доволен, что легко отделался.

В сельпо мы пробыли недолго. «Прелюбопытная особа», которую мой друг так разрекламировал, и в самом деле оказалась довольно красивой девицей. Узнав, что Николай приехал только для того, чтобы ее повидать, девица была очень польщена. На правах дружбы она попросила помочь, и Николай вместе с заведующим сельпо полчаса перетаскивал мешки с сахаром и ящики с мылом. Потом за девицей приехал на мотоцикле какой-то парень, и она укатила, поблагодарив своего доброжелателя кивком головы.

В таком состоянии я видел Николая только тогда, когда ему в поликлинике по ошибке вырвали здоровый зуб. Придя в себя, он поклялся второй раз за день совершенно игнорировать девушек и не заводить с ними никаких отношений, кроме чисто служебных. Наказание – на тех же условиях.

О ЗАГАРЕ И ГРИБАХ

Ночью шел дождь. Как-то Николай покуривал возле шалаша и, застигнутый врасплох Таней, еле успел спрятать за спину сигарету. Таня ничего не заметила, но сигарета прожгла в шалаше дырку величиной с двухкопеечную монету. Через эту дыру на меня всю ночь сползали крупные противные капли, и к утру я был сырой, холодный и злой.

– Откуда в шалаше оказалось это отверстие? – удивилась Таня.

Николай предположил, что это я специально провертел дырку, чтобы считать галок – занятие, по его словам, свойственное философскому складу моего ума. Я чихнул, взбесился и готов был немедленно разоблачить этого типа, но Нина откинула шалашную дверцу, и нам предстала волшебная картина.

По небу, синему и чистому, как взор младенца, величаво проплывало солнце. Блистали алмазными каплями листья деревьев, откуда-то вылезли птицы и заполнили полянку бессмысленным щебетанием. Юркие лучи мгновенно проникли в сырое убежище, ниспослав умиротворение на наши озябшие души.

Мы выползли из шалаша и начали впитывать в себя животворные калории. Было тепло, уютно и так хорошо, что хотелось только лежать вот так на подстилке, ни о чем не думая и не обращая внимания на жалобные стенания вечно голодного Васи.

Солнце… Это свет, тепло, жизнь, это самая нежная, материнская ласка природы, единственно сущее в мире, про которое никто не скажет ничего плохого, даже люди, нашедшие на нем пятна. Недаром планеты привязываются к нему на всю жизнь, как собаки. Постоянство, которому может только завидовать любая красавица, с ее, увы, преходящей красотой…

Всю эту поэзию отравили наши жены, которые шумно начали обсуждать распорядок дня. Мне всегда дико слышать, когда хотят планировать отдых. Так и видишь перед собой узколобого педанта, отщелкивающего на арифмометре волейболо-часы, кегле-минуты и заплыво-единицы. Таня работает в нашем заводском БРИЗе и первая поднимает крик, когда ей устанавливают сам по себе нелепый план по изобретениям. Нина руководит нашим ОТК и слышать не желает упреки цехов, что из-за нее перевыполняется план по браку. Там, на заводе, эти правдоискательницы планов не признают, но отдых, единственное в жизни занятие, которое так хочется пустить на самотек, они весь наш отпуск втискивали в прокрустовы графы распорядка дня. Особенно плохо приходилось Николаю, который все время пытался покрыть недовыполнение плана по физкультуре перевыполнением по сну. Таня за ним следила строго, и я должен сказать, что цвет лица у моего друга от этого не стал хуже.

– Сначала мы позавтракаем и будем загорать, – решили жены. – А потом грибы, обед и тихий час.

Николай предложил контрплан: завтрак, рыбалка, тихий час и к черту грибы, но остался в меньшинстве.

Загорать я люблю преимущественно в тени, но Нина все время тащила меня за собой в самое пекло. Во-первых, говорила она, загар – это полезно (солнце, воздух и вода), а во-вторых, ей стыдно будет показаться после отпуска с бледным, как разбавленное молоко, мужем. Предрассудок, понять который я не в состоянии. Наверное, корни его тянутся из далекой древности, когда грешники сызмальства подготавливали себя к поджариванию на адской сковородке. Напрасно человек, приехавший из отпуска без загара, будет доказывать, что он хорошо отдохнул. Ему все равно не поверят, все будут думать, что он провел золотые отпускные дни в сплошных кутежах, а на следующий год ему дадут отпуск глубокой осенью, потому что кутить можно в любое время года. Зато когда человек приезжает загоревший, ему прощают все: и то, что он неделю болел ангиной – простудился, бедняжка, на ялтинском пляже, – и то, что он другую неделю никак не может втянуться в работу. Считается, что он оправдал доверие коллектива, хорошо и плодотворно отдохнул.

В прошлом году нас всех (кроме Тани) развеселила такая история. Тане летом не давали отпуска, а Нина вернулась из туристического похода на Селигер загорелая, как индианка. Этого Таня вынести не могла. Она выклянчила у начальства недельку, по большому знакомству достала у одной косметички волшебную мазь для загара и уехала к родителям, на Днепр. Вернулась она белая, как первый снежок, и до того злая, что Николай спасался только сверхурочными работами. После бурного объяснения с косметичкой обнаружилось, что мазь действительно волшебная, но для тех, кто не хочет загореть, простите великодушно.

Зато теперь Таня загорела превосходно, лучше Нины, которая целыми днями рыскала по лесу в поисках редких цветочков. Стал бронзовым Николай, и даже я успел сменить кожу, хотя ничуть к этому не стремился. Поразительно не везло Васе. Сначала он решил загорать научно, по инструкции, но стал еще белее, чем раньше. Так, по крайней мере, мы его уверяли. Вася махнул рукой на инструкцию и стал часами валяться на берегу, в самые жаркие ультрафиолетовые часы, но за десять дней едва заметно порозовел. Он мазался кремами, сливочным и подсолнечным маслом и, по совету Николая, даже автолом, но у солнца, видимо, проснулось чувство юмора, и Васина кожа упорно сохраняла цвет кукурузы молочно-восковой спелости. Тогда Вася начал загорать полулежа в воде – отчаянный шаг! – и сжег себе левую ногу. Почему именно левую, а не правую или обе – судить не берусь, но спустя несколько дней прошли ожоги и выяснилось, что у Васи превосходно загорела одна нога, и когда он раздевался, казалось, что это протез. Вася плюнул и перестал загорать. Он сказал, что сэкономленное от загорания время посвятит отработке прыжков в длину – тому виду легкой атлетики, в котором он пока еще отстает.