Читать книгу "Тысяча и одна ночь отделения скорой помощи - Батист Болье"

По мановению ее руки уходит все плохое: с ней ты реально чувствуешь себя не таким скверным.

– Был трудный случай. Трое мужчин: водитель, врач и ваш покорный слуга с львиной гривой. Одна медсестра – Брижит. И одна пациентка: четыре года, два хвостика, голубая майка и трусики. В тот день мужчины впали в ступор: время не то, день не тот, карма не та. Мы испугались, словно дети, этой штуки, которая зовется Смертью и которая приняла облик четырехлетней девочки.

Брижит все взяла в свои руки, потуже затянула бандану и взглянула Курносой прямо в глаза, выставив вперед подбородок, совсем как Сигурни Уивер в фильме “Чужой-2”, когда ее героиня Эллен Рипли, обращаясь к чудовищу, произносит фразу, ставшую культовой: “Не трогай ее, мерзкая сука!” Четкие, выверенные движения Брижит означали: “Не сегодня!”

– Она дала указания, подготовила препараты, натянула перчатки, похлопала по вене и, сразу же найдя ее, воткнула иглу, словно выстрелила прямо в яблочко. Она была полководцем, победившим в сражении, которое началось неудачно.

Брижит, медсестра. Кудрявая, темноволосая, в бандане.

Копна волос, боевая машина, обученная убивать Смерть.

Жар-птица встревожилась:

– Но вы же их спасли? Девочку в голубой майке и маленького эпилептика?

– Конечно, они себя неплохо чувствуют. Благодаря Брижит.

Я соврал. Тем хуже. Цель оправдывает средства: я твердо решил ее не огорчать. Нужно внушить ей, что чудеса случаются. Секрет успешного вранья состоит в том, чтобы не вдаваться в подробности, а потому я продолжал:

– Итак, следующая история из серии “Необычное поведение животных”. Я боялся собак… И терпеть не мог птиц: мне казалось, что под перьями у них грязь и смотрят они на нас как-то злобно… До того знаменательного дня, когда мы пытались реанимировать старика восьмидесяти трех лет. Я делал непрямой массаж сердца и уже был на пределе. У меня за спиной стояла шеф Покахонтас. И каждые три секунды раздавался странный писк. Он напоминал пронзительные звуки музыкальной открытки. Помните, такой, которая играет кошмарную мелодию, когда ее разворачиваешь.

Я попросил пожарных выключить эту штуку. Они ответили, что не знают, откуда идет звук.

Снова послышалось это ужасное стрекотание. Оно сверлило барабанные перепонки и, судя по всему, раздавалось теперь из какой-то другой точки. Я повернулся к нашему водителю, тому самому здоровенному мужику. Он обладал даром перемещать нас в пространстве из пункта А в пункт Б, расстояние между которыми 34 километра, за 10 минут 43 секунды, причем не вызывая тошноты (только немного холодного пота). Я проворчал:

– Черт, это невыносимо.

Я не шучу: больной умирал, а каждое мое движение сопровождалось пронзительными трелями.

Шеф Покахонтас объявила:

– Все. Заканчивай.

И трели тут же смолкли. Ни звука. Ничего.

– Наконец-то. Лучше бы пораньше…

Я выпрямился, Здоровенный Мужик стянул перчатки, Брижит убрала шприцы: они не понадобились, поскольку пациент умер.

За стопкой книг у окна мы увидели смешную канарейку. Она бегала туда-сюда по длинной жердочке. Маленький желтый комок.

Все было кончено, сражение завершилось. Канарейка перестала петь. Она ведь не электронная, а живая: некого больше радовать, значит, и стрекотать незачем.

Прежде мне не нравились птицы. Наверное, я заблуждался.

Жар-птица кивнула в знак одобрения. Может, я как эта птица, а мои истории – трели, которые побуждают ее жить?

Я добавил:

– Муравьи выползают наружу, чтобы их не засыпало, змеи бьются о стекло террариума, слоны спасаются бегством, лягушки перестают спариваться. Только люди, когда приближается катастрофа, ничего не делают. В Помпеях под слоем пепла находили слившиеся в объятиях тела людей, занимавшихся любовью. Какова мораль? Мы глупее лягушек.

– Какова мораль? Вулкан – это невыносимо! Возьмите и залейте его водой. Ведь должны же быть огнетушители для вулканов!

Мы говорили о путешествиях. О самолетах – ни слова:

– Я их не выношу. Эти киты, поднятые в воздух, все время ломаются. Все им доверяют, но это заблуждение…

Она боялась самолетов, боялась кораблей и путешествовала только поездом. Однажды контактная сеть загорелась, и вагон, где она спала, сошел с рельсов. Никто не погиб, но некоторые пострадали. С тех пор она никогда не пользовалась общественным транспортом.

– Если смогу сесть на корабль, поплыву в Африку, в Кению, посмотреть, как жирафы склоняют свои длинные шеи к самой земле. Африка – это чудесно, все началось именно там. С тех пор как отец Тома ушел от меня, я мечтаю о великане кенийце, который увезет меня в саванну и хорошенько встряхнет с головы до пят.

– Доктор Убунту – сенегалец. Он может устроить вам землетрясение! Мы с вами сумеем завлечь его в сети!

– Завлечь в сети? – Она показала на свой халат, скрывавший вздувшийся от болезни живот и высохшую грудь. – Еще бы, кто же откажется? От такого-то тела?

Только к этому и сводилась ее свобода: она могла посмеяться над собой. В ее теперешней жизни веселого было мало.

9 часов,

внизу

До полудня мне предстояло дежурить в подразделении “скорой”, которое именовалось ОКЭГ. Оно не имеет никакого отношения ни к нефти, ни к электричеству. Эти буквы расшифровываются как “отделение краткосрочной экстренной госпитализации”. Туда отправляют больных, оказавшихся “между двумя койками”: они слишком нестабильны, чтобы перевести их в одно из отделений наверху, и слишком стабильны, чтобы оставить их в “скорой”. Мне здесь нравится: здесь у всякой истории есть конец. В отделении скорой помощи пациенты приходят и уходят. Домой или наверх. Никто не знает, что с ними случается потом: живы они или умерли, улучшилось их состояние или ухудшилось. Загадка… Хуже того: виновник остается неизвестен. Стафилококк или стрептококк? Острый панкреатит или холецистит? И так далее. Игра “Клуэдо”, тайна которой не раскрыта.

В ОКЭГ всегда понятно, “кто виноват” и “как это произошло”: гаечный ключ, веревка или подсвечник. На каждый вопрос имеется ответ.

Своему второму пациенту я дал прозвище Крузо. Он внезапно очутился на необитаемом острове. Который совсем недавно был обитаемым. Восемнадцать лет, невезучий водитель. Его выигрыш – миллион переломов.

Его тело – мешок с кусками костей, побрякивающих при малейшем сотрясении.

Оперировать должны сегодня утром.

Дежурившая ночью медсестра сообщила мне:

– Он просит телефон, подружке своей позвонить. Он плохо соображает. Не знает, что… Он мне сказал: “К счастью, я был в машине один”. Представляешь?

Нет, птичка, не представляю. И никто не представляет.