Читать книгу "Роковые девчонки из открытого космоса - Линда Джейвин"

— Отпад! — воскликнул завистливо херувим.

— Четко!

И вот едва ты решишь, что находишься на одной с ними волне, подумал Кверк, как понимаешь, что они все с таким же успехом могут оказаться какими–нибудь марсианами. Он выдохнул нежный серебристый колокольчик вздоха и продолжил:

— В сумме, нам настоятельно потребно отправить на Землю экспедицию, дабы, э, изловить их — разумеется, нежным и любящим манером — и вернуть как их, так и космолет. Поддержите ли вы нас?

— Йей! — Сириусянин вскочил на стол, хлопнулся на руки и захлопал в воздухе всеми четырьмя своими жирными зелеными ножками. — Мы едем на Землю! Мы едем на Землю! Мы едем на Землю!

Весь зал взорвался торжествующим пандемониумом.

— Отпад!

— Дальняк!

— Нас посчитайте!

— И нас тоже!

— Когда летим?

— Что мне надеть?

— Уже приехали?

— Чего мы ждем?

— ИП, звони дом!

— Прошу вас — вы же не станете снова поднимать эту тему, правда?

— Шучу, шучу.

— Мне нужно в туалет!

— Гардеробный стресс! Гардеробный стресс! Мне в самом деле совершенно нечего надеть на Землю!

— Не надевай ничего.

— Ага!

— Поддай мне лучом, Скотти![52]

— Йиппиии!

— Рок–энд–ролл!

§

Элизабет–Бэй, что располагается с благородной стороны от Кингз–Кросс, на первый взгляд — не особо рокенролльный пригород. Не Ньютаун, это уж точно. Если Элизабет–Бэй ходит с синими волосами, это скорее всего оттеночный шампунь. Богема Элизабет–Бэя — художники, киношники, музыканты и актеры, которые тусуются в крохотных шикарных кафе пригорода, а не делают свое дело, — тусуется там не слишком долго, ибо в большинстве своем эти люди достаточно взрослые, чтобы понимать: если вообще не будешь делать дело, долго художником, киношником, музыкантом или актером не пробудешь, — соображение, коим пока не вполне озарило их некоторых младших коллег в Ньютауне.

Однако в Элизабет–Бэе стоял самый наирокенролльнейший отельчик всего Сиднея — «Особняк Себел». В то или иное время в нем квартировали «Потрясные Тыковки», Бьорк, «Зеленый День», Аланис Моррисетт, Билли Идол, «Королева», Род Стюарт, Джо Кокер, Синди Лопер и даже инопланетоид Майкл Джексон[53].

В это воскресенье Гостящей Рок–Звездой в «Себеле» был не кто иной как Эбола Ван Аксель, ведущий вокалист американской смерте–металлической банды «Крученый Ублюд» на последнем отрезке их гастрольного турне «Ё… Тебя Мир». Обычно Большой Эб скорее сдох бы, чем поднялся в такой час — примерно три пополудни. Но сочетание джетлага, жутких наркотиков и поклонения целого табунка энергичных молоденьких поклонниц в этот день привело его на шезлонг к бассейну на крыше — бледная волосатая колбаса, затянутая в оболочку черной кожи и в темных очках. Эб чувствовал себя хрупко и поглощал сэндвичи с устрицами и арахисовым маслом с официантской тележки, стоявшей рядом; он едва терпел довольные визги эвит, плескавшихся в воде.

У Эболы Ван Акселя был фолликулярный кризис. Члены «Металлики» — вероятно, самой значимой металлической группы мира — свои волосы обрезали. Значит ли это, парился Эб, что короткие волосы ныне достовернее? Как играть тяжелый металл без волос? Чем же тогда трясти? Ушами? Он станет посмешищем. Хуже посмешища. Вообще–то Эбола Ван Аксель, тотальный гитарный герой и идол для миллионов неблагополучных и попутавших подростков, был убежден, что выглядеть он тогда будет, как агент по недвижимости. Потому что братец его, которого он терпеть не мог, носил короткие волосы и был агентом по недвижимости. Может, обриться наголо будет лучше? А если у него окажется череп с шишечкой?

Ох Господи. Эти девки заткнут когда–нибудь свои дурацкие хлеборезки? У него уже серьезная мигрень.

Эбола пребывал в мучительных размышлениях, когда заметил в воздухе что–то странное: вибрацию, вскипание, мерцание, намек на тайну, касание магии. Этакий духовно пылкий миг, который в былые времена сигнализировал бы смертным, что их сейчас примется зачаровывать нимфа, околдовывать фея, завораживать эльф, встречать в близком контакте лепрекон. Он возвещал лобовое столкновение миров, при котором ни одна из сторон не обзавелась достаточной страховкой перед третьими лицами.

Что бы оно ни было, у Эболы встал стоймя.

— Эй, — поманил он. — Кто–нибудь из вас не желает подвалить и отсосать мне?

Его проигнорировали. Все висели на бортике бассейна и зачарованно таращились на водонапорную башню, торчавшую на крыше.

— Эй?

По–прежнему без ответа. Эбола рыгнул и взметнул к губам бутылку «Дом Периньона» — уже вторую за день. Он собирался отхлебнуть, когда внимание его привлек проблеск на башне — вспышка искрящегося света. Эб поднял затененный очками взор, чтобы посмотреть, на что уставились девчонки, и вознаградился необычайнейшим зрелищем. Он быстро опустил глаза, чтобы его не затоптало стадо розовых слонов. Иногда излишества пойлоголя — страшная вещь. Эб зажмурился так, что между веками остался едва ли ангстрем, и украдкой глянул еще раз.

Вот она. Ясно, как Божий день, — а день был воистину ясен. Господня Тарелочка Фрисби на шпиле Богородицы Современного Гедонизма. Хай–хэт Несметной Ударной Установки. Фанковейший диско–шарик в целой всюхе. Сто–процентно–гарантированная–или–вернем–деньги, достоподлинная летающая тарелка.

На вершине башни пульсировала, пылала и сияла в солнечном свете «Дочдочь». Хрррр. Хррррр. Сссссс. В экстерьере блюдца, на вид сплошном, возникла трещина, расширилась и стала дверью. Из отверстия полился зловещий зеленый свет. Первой на волю выступила Бэби. Проступив силуэтом, с амазонистой статью и фигуркой, как песочные часы, она выглядела героиней японских комиксов. По бокам ее возникли Пупсик и Ляси — вариации на темы всюхинской девчонскости. В профиль особенно выгодно смотрелись их антенны. Под дверью с громким шипением открылся иллюминатор и выдохнул облако искристого лилового и голубого газа. Газ оформился в величественную лестницу, изгибом спустившуюся на крышу к бассейну.