Читать книгу "Дети зимы - Лия Флеминг"

Девочке нравился старый батюшка, согбенный, будто дуга. Он никогда не приходил к ним без сладостей, леденцов или орехов в кармане.

Скоро Рождество. Мама обещала, что это будет особенный праздник. Они постелют на пол свежий тростник, украсят малую гостиную свечами и веточками остролиста и плюща, омелы из яблоневого сада и свежего розмарина с грядки кулинарных трав.

После минувшего воскресенья мама ругалась на всех; она уходила в свою спальню и там плакала. Но Нони знала – если она откинет драпировки, заберется к маме на кровать и обнимет ее, то мама вскоре успокоится и почувствует себя лучше.

Иногда ей хотелось, чтобы у нее был настоящий, живой папа, такой как дядя Нат – чтобы он был такой же веселый и много смеялся. Тетя Хепзи одевалась строго и некрасиво, но она была добрая и во всем отличалась от мамы.

– Ты почему такая грустная? Потому что мы не можем ходить на Христову мессу? – спросила она как-то раз, озадаченная злыми словами пастора. Вот если бы священником был патер Майкл! Но мама не велела никому рассказывать о том, что он приходит к ним.

– Немножко, детка. Но мы все равно отметим этот святой праздник, – сказала мама. – Это наш долг, что бы там ни каркала эта черная ворона. Мы угостим наших арендаторов, чтобы и к ним пришла радость. Так делал твой отец, и я продолжу его дело, хотя это становится труднее с каждым годом. Иначе получится, что он и его соратники погибли зря. – Мама вздохнула, а Нони ничего не поняла.

Анона радовалась приближению Рождества.

– Можно я помогу тебе делать фрументи, сладкую кашу из новой пшеницы? – спросила она.

– Не сейчас. Пока что не приставай, у Мег и без того много дел. Рождество – не праздник без блюда из лучшей пшеницы и овсяного брозе со сливками. – Мама перевернулась на кровати. – Потерпи. Сейчас я полежу и помолюсь, потому что не доверяю этой черной вороне из Уинтергилла. Его сердце ожесточилось против нашей веры.

Потом все дни на кухне шла запрещенная новой властью работа: Мег готовила сливовый плум-порридж, замочила пшеницу для фрументи. В чаше на полке ждали своего часа густые сливки. Нони велели вымести из гостиной старый тростник и протереть от пыли оловянную посуду. Столовое серебро давно уже исчезло из дома, но оставшуюся посуду начистили до блеска. Когда она закончит свою работу, ей позволят вылепить из теста разные фигурки. Мама достала свои лучшие платья с кружевами и оборками и отпустила подол дочкиной юбки – Анона быстро росла.

Затем, в канун Рождества, ей разрешили наконец-то выйти на улицу и вместе с дворовыми мальчишками собрать вечнозеленые веточки для украшения гостиной. Приносить их в дом заранее – плохая примета. Еще мальчишки притащили для костра мощное дерево, чтобы оно горело все двенадцать дней праздника. Его специально прятали до этого в молодой поросли.

Рождественское утро выдалось ясным. Нони сидела у окна и ждала гостей. Они придут вскоре после службы. Вон уже показался старый патер Майкл в башмаках, обшитых рогожкой и набитых шерстью. С каждым годом он сгибался все ниже и стал похож на маленького гнома. Нони надеялась, что он и на этот раз угостит ее чем-нибудь.

В маленькой часовне было темно и холодно; но вот зажгли свечи и достали из тайника потир для принятия причастия. Тогда Нони поняла, что Рождество вправду наступило. Священник извлек из кармана вырезанные из дерева фигурки и сделал из соломы колыбель. Дверь часовни была широко открыта в ожидании верных католиков из деревни: стариков, вдов, детей. Кутаясь от холода в старые плащи, они пришли со всех сторон по заснеженным полям.

– Почему в этом году так мало народу? – прошептала она. В часовне стояло не больше дюжины.

– Не переживай. Слуг, подмастерьев и школяров заставили быть на своих местах и работать, чтобы они не вздумали славить Христа, – ответила мама, и Нони стало грустно, что день рабочий, а не праздничный. Она вспомнила дядю Ната – вероятно, он сейчас занимался своими овцами, а тетя Хепзи стирала белье.

Служба подходила к концу, когда внезапно раздался громовой стук в дверь. В часовню ворвались оба констебля с двумя вооруженными мужчинами. Расталкивая собравшихся, они двинулись прямо к алтарю.

Нони отметила, что патер Майкл продолжал службу, словно не замечая вошедших, а у нее самой едва не остановилось сердце, когда она узнала в них обычных соседей. Мама глядела на констеблей, а дочка прижалась к ее руке.

На какой-то момент мужчины даже растерялись и не знали, что делать дальше. Томас Карр даже снял шляпу. Но Роберт Стикли занес палку над головой патера Майкла, словно собирался его ударить, и Нони очень испугалась.

– Ради Бога, дайте ему завершить причастие! – громко крикнула мама, сверкая глазами. – Как вы смеете прерывать богослужение? – Нони почувствовала, как ее толкнули вперед и заставили опуститься на колени, под благословение. Стикли пытался их остановить, но Томас Карр, к ее облегчению, позволил им продолжать службу.

Один за другим те немногие, кто остался в часовне, дрожа, вставали на колени перед патером Майклом. Другие уже бежали по полям, опасаясь штрафа. Как такое могло происходить в святой Христов день? За всем этим стоял лишь один человек, и даже ребенок мог догадаться, кто это.

Их вывели из часовни вместе с патером Майклом и проводили в дом, где пастор Бентли уже сидел с торжествующим видом в маминой гостиной, в ее собственном нарядном кресле.

– Как вы посмели войти без разрешения в мой дом? – закричала мама, а Нони спряталась в складках ее плаща.

– Ваш гусь уже поджарился. Я чувствую запах жареной птицы и видел собственными глазами блюдо со сладкой кашей фрументи, что это, как не потворство вашему обжорству? Не сомневаюсь, что я найду и горшки с плум-порриджем, если поищу, а также и горячий эль с пряностями. Почему вы присутствовали на папской мессе? Почему вы считаете, что постановления закона вас не касаются? Всех касаются, а вас нет? – Ворон распростер свой широкий плащ, словно черные крылья, и казался Нони самим дьяволом.

– Я поступаю так, как мне велит моя совесть. Сегодня святой день Рождества Христова. Его нужно чтить. – Мама ответила тихим голосом; Нони почувствовала, что дрожит всем телом, и вдохнула холодный воздух.

– А я утверждаю, что вы заблуждаетесь, госпожа. Вы обрекаете себя на погибель. Ведь вы, конечно, молитесь за короля? За Карла Стюарта, чтобы он вернулся из-за моря?

– Мы молимся за всех христианских королей и правителей этого неспокойного времени. – Мама казалась такой злой.

– Ага, значит, за папистов и предателей тоже, – ответил пастор; его глаза сверкали будто искры от кремня.

– Разве мы все не едины под глазом Господа? – спорила мама, пытаясь сохранить твердость духа.

– Не богохульствуй, женщина! Кто дает тебе право иметь мнение по таким вопросам? Ты немедленно отправишься отсюда с констеблями. Ты обвиняешься в преступлении и будешь держать ответ перед судом за свою дерзость. Я не позволю какой-то женщине одержать надо мной верх, какая бы она ни была знатная. – Он вытер лоб. – Я предупреждал твою сестру во Христе, чтобы она присматривала за тобой и не давала тебе распускать язык, но она не сочла нужным меня послушать. Я примерно накажу тебя в назидание этой пастве. – Пастор подозвал к себе своих спутников и указал на дверь.