Читать книгу "Скиппи умирает - Пол Мюррей"

— А может, у него свидание с Сатаной.

— Или раздает свиное сало беднякам.

— “А что это такое — сало?” — “Попробуйте, и вам понравится!”

Обернувшись, Винсент Бейли сообщает вполголоса, что слышал, будто Куджо сегодня опять не в духе. Да-да, подтверждает Митчелл Гоган, он тоже слышал, будто сегодня утром на уроке у пятиклассников священник застукал ученика, игравшего в какую-то игру под партой, в телефоне, и затолкал голову этого мальчишки в парту, а потом прихлопнул сверху крышкой — да так сильно, что тому пришлось потом швы накладывать.

— Это чушь, Гоган!

— Ну да, у пятиклассников даже парты без крышек!

— Я просто пересказываю то, что слышал.

— А я слышал, что он однажды так сильно стукнул кого-то, что тот умер.

— Да они теперь не имеют права никого бить, — вставляет Саймон Муни. — Мой папа — адвокат, и он говорит, что по закону учителя не имеют права…

— Ш-ш! Молчи! Он идет!

Мгновенно все разговоры стихают, и ученики покорно поднимаются с мест. В класс входит священник и направляется к кафедре. В полной тишине его черные глаза прочесывают класс, и хотя мальчишки сидят неподвижно, они как бы внутренне жмутся друг к дружке, словно по их рядам пронесся ледяной ветер.

— Asseyez-vous[8].

Отец Грин: предыдущие поколения втайне утешались тем, что на французский его имя точно переводится как Pére Vert[9]. Расскажи о нем своему папаше — и он наверняка припомнит его и, скорее всего, посмеется над тем, какой ужас он всем внушал: так, похоже, устроена память всех папаш, как будто все то, что они чувствовали в детстве, было не по-настоящему настоящим! Теперь же — то ли это очередной пример общего оглупления, то ли дело в том, что с годами перепады настроения у священника стали более резкими, — лингвистическим остроумием пожертвовали в пользу более прямолинейного прозвища Куджо[10], потому что именно на это похожи его уроки французского — как будто их заперли в тесном помещении с бешеным зверем. Худой как щепка, на голову выше самого высокого из учеников, в лучшие дни священник страшен, как конец света; само его присутствие — это как тлеющее пламя или непрестанный хруст костяшек пальцев.

Впрочем, на бумаге отец Грин едва ли не святой. Он не только курирует многочисленные кампании в поддержку Африки (Сибрукский телемарафон с участием Софи Бьенвеню, занявшей 2-е место в конкурсе “Мисс Ирландия”, брошки “Счастливый трилистник”, которые мальчишки продают в День святого Патрика, и так далее), он регулярно наносит визиты в бедные кварталы Дублина и доставляет неимущим одежду и еду. Рано или поздно большинство учеников оказываются в одной из его групп “добровольцев”, в громыхающем автомобиле-универсале, который едет к пустырям, замусоренным битым стеклом и собачьим дерьмом, и везет черные пакеты и коробки жителям крошечных домишек с окнами, заколоченными досками; и всякий раз местные подростки, их сверстники, собираются в кучки и выходят к машине над ними поиздеваться, а священник бросает испепеляющие взгляды и на учеников, и на хулиганов: в своем черном облачении он как будто нарисован одним росчерком пера — властная, не ведающая прощения косая черта, перечеркивающая испещренную ошибками тетрадь — людской мир. Невольно задумываешься: а рады ли сами “бедные” видеть его здесь — стучащегося в двери с фальшивой улыбкой и оравой дрожащих юнцов? Что ж, этим беднякам следовало бы возблагодарить судьбу за то, что им не приходится четыре раза в неделю сидеть с ним на уроках французского и ждать очередного взрыва.

Ни для кого не секрет, что отец Грин ненавидит преподавать, и в особенности он ненавидит преподавать французский язык. Часто уроки затягиваются из-за его тирад (обычно адресованных Гаспару Делакруа, злосчастному ученику, попавшему сюда по обмену), которые посвящены упадку, постигшему Францию. Похоже, он считает, что и сам язык подвергается нравственной порче, и большая часть урока посвящается грамматике, которая частично избавлена от этой грубости; но все равно — эти томные элизии, эти мутные назальные звуки бесят его. А есть ли что-нибудь, что его не бесит? Его бесят сами частички воздуха. А школьники — с их дорогими стрижками и блестящим будущим — бесят его еще больше. Поэтому лучше всего сидеть тихо и стараться ничем не выводить его из себя.

Однако сегодня — вопреки россказням В. Бейли и М. Гогана — священник, по-видимому, пребывает в нетипично веселом настроении, он вполне благодушен и даже игрив. Он собирает тетрадки и проглядывает вчерашние домашние задания, роняя замечания о том, как это все скучно, и извиняясь за то, что заставляет таких умных молодых людей заниматься такой неинтересной работой — над чем они покорно хихикают, хотя, возможно, с его стороны это всего лишь сарказм; он подтрунивает над Сильвеном, антигероем французского учебника, который в сегодняшнем упражнении обсуждает со своими французскими друзьями-тупицами все дурацкие места, где они побывали в течение дня, употребляя прошедшее время глагола aller, — а потом, продолжая проверку тетрадей, просит их сочинить письмо вымышленному другу по переписке.

Постепенно из класса улетучивается гнетущая атмосфера. Вдалеке слышно птичье пение, а с урока музыки отца Лафтона доносится робкая восходящая гамма. За спиной Скиппи Марио очень тихо начинает рассказывать Кевину “Чего” Вонгу, как прошлым летом занимался любовью с сексапильной сестренкой своего французского друга по переписке. Входя во вкус рассказа, он начинает бессознательно пинать спинку стула, на котором сидит Скиппи. Костлявые пальцы священника пролистывают тонкие страницы. Скиппи, которого по-прежнему сильно мутит, поворачивается и многозначительно смотрит на Марио, но Марио, ничего не замечая, продолжает подробно рассказывать о сексуальных предпочтениях сестрицы французского друга по переписке: теперь он утверждает, будто она знаменитая актриса.

Бум, бум, бум — пинает его нога стул Скиппи. Скиппи, побагровев, хватает себя за волосы.

— Что-что? Где она снималась? — спрашивает Кевин “Чего” Вонг.

— Во французских фильмах, — говорит Марио. — Она очень знаменита — там, во Франции.

— Не стучи по моему стулу! — шипит Скиппи.

Не отрывая головы от тетради и делая в ней какие-то пометки, отец Грин напевает себе под нос: “Я ссссутенер, как забавно”.

Все мгновенно замирают, бросив прежние занятия. Он действительно произнес то, что всем послышалось? Отец Грин, словно заметив, что общее внимание вдруг переключилось, поднимает голову.

— Пожалуйста, встаньте, мистер Джастер, — просит он любезным тоном.

Скиппи неуверенно поднимается с места.