Читать книгу "И в море водятся крокодилы - Фабио Джеда"

Мы направились в сторону Тебриза (знаю это, потому что спросил). Мы двигались к границе и, миновав Тебриз, поехали по берегу озера Урмия. Для тех, кто не знает, это в иранском Азербайджане, самое большое озеро в Иране: в период полного разлива оно достигает ста сорока километров в длину и ста пятидесяти пяти в ширину.

Я уже почти успел задремать, как один из моих спутников толкнул меня коленом:

— Смотри!

— Куда смотреть? — спросил я, не открывая глаз.

— На озеро. Посмотри на озеро.

Я повернул голову и медленно приоткрыл один глаз. Глянул в окно. Вода освещалась заходящим солнцем, и в его лучах можно было разглядеть десятки и сотни маленьких скалистых островков, а на них, как и в воздухе над ними, — какие-то точки. Тысячи точек.

— Что это?

— Птицы.

— Птицы?

— Перелетные птицы. Мне это сказал мужчина, сидящий впереди. Правда, это птицы, оста саиб? — спросил он, постучав по спинке кресла впереди.

— Фламинго, пеликаны и еще куча других разновидностей, — перечислил тот, — на одном из этих островов покоится Хулагу-хан, внук Чингисхана и завоеватель Багдада. В общем, птицы и призраки. Вот почему в озере не водится рыба.

— Совсем нет рыбы?

— Ни единой рыбешки. Дурная вода. Полезна только при ревматизме.

Уже в темноте мы приехали в Салмас, последний иранский город, ближе всего к горам. Нам велели выходить, держаться вместе, идти молча, и без факелов или другого освещения мы тронулись в путь.

Ранним утром в тишине и в бледных лучах восходящего солнца мы вошли в маленькое селение.

Там стоял маленький домик, и мы вошли в него, словно он был наш, но на самом деле он принадлежал какой-то семье. Что-то вроде пункта сбора всех беженцев, собирающихся переправиться через горы. Одна маленькая группа уже находилась там, и мало-помалу прибывали другие, тоже афганцы. В конце концов нас набралось тридцать человек. Мы были напуганы. Мы спрашивали друг у друга, как можно перейти через горы так, чтобы нас не заметили. Мы спрашивали, но не получали ответа, и, когда мы стали настойчивее, нам дали понять, что лучше было бы не продолжать, и вот так, в ожидании, мы провели в этом убежище еще два дня.

Вечером второго дня, на закате, нам приказали собираться. Мы вышли под звездное небо с полной луной, так что не было необходимости в фонарях или факелах и не нужно было видеть в темноте, как сова. Мы все прекрасно различали. Полчаса мы шли по каким-то узким, почти невидимым, никому не известным тропинкам в полях. В конце первого подъема из-за огромной скалы показалась другая группа людей. Мы испугались, и кто-то даже закричал, что это солдаты. Оказалось, это тридцать беженцев. Мы не верили нашим глазам. Теперь нас стало шестьдесят: шестьдесят человек шли гуськом по горным тропам. Но оказалось, это еще не все. Полчаса спустя к нам присоединилась еще одна группа. Они распластались по земле, ожидая нашего прибытия. Когда мы наконец во время короткого привала глубокой ночью сумели всех пересчитать, нас оказалось семьдесят семь.

Нас разделили по национальностям.

Помимо самых молодых — нас, афганцев, — еще были курды, пакистанцы, иракцы и несколько бенгальцев.

Нас разделили, чтобы избежать проблем, поскольку они вполне могли возникнуть. Мы шли день за днем, плечо к плечу, локоть к локтю, разной походкой, но с одинаковой скоростью. Когда ты постоянно испытываешь усталость и дискомфорт, когда не хватает еды и воды и негде укрыться от непогоды, когда вокруг тебя вечный холод, а вернее сказать, вечная мерзлота, понятное дело, перебранки, ссоры и даже поножовщина могут возникнуть на каждом шагу. Поэтому враждующим народностям лучше держаться по отдельности.

Через час у заброшенного рудника на склоне нас остановил пастух с собакой, крутившейся вокруг своей оси и пытавшейся поймать свой хвост. Он хотел поговорить с главным в экспедиции, который недолго думая достал из куртки деньги и отдал их ему, чтобы нас не разоблачили. Пастух медленно, очень медленно пересчитал деньги. Потому засунул их под шапку и дал знак следовать дальше.

Когда я проходил мимо него, старик посмотрел мне прямо в глаза так, словно хотел что-то сказать. Но я не понял что.

По ночам мы шли.

Днем отсыпались. Вернее, пытались это сделать.

Под конец третьего дня, вспомнив, что в Тегеране перевозчик, двоюродный брат нашего друга, сказал нам, что путешествие продлится три дня и три ночи, мы захотели узнать, долго ли еще идти до вершины горы — нам казалось, что она все так же далека — и когда мы начнем спускаться к Турции, но всем задавать этот вопрос было страшно, поэтому мы бросили жребий. Идти пришлось мне.

Я подошел к одному из контрабандистов и спросил:

— Ага, скажи, пожалуйста, сколько еще до вершины горы?

Не глядя на меня, он бросил:

— Несколько часов.

Я вернулся к друзьям и сообщил:

— Пару часов.

Мы шли до первых лучей рассвета, затем остановились на привал. Ноги налились тяжестью.

На закате мы, как всегда, двинулись в путь.

— Он обманул тебя, — сказал Фарид.

— Спасибо, я догадался, — разозлился я. — Твой брат тоже не очень точно сказал нам, сколько времени это займет.

— Спроси у кого-нибудь еще.

Через полчаса я подошел к другому иранцу, с «Калашниковым» на плече, приноровился к его шагу и спросил:

— Ага, скажи, пожалуйста, сколько еще до вершины горы?

Не глядя на меня, он ответил:

— Немного.

— Что значит немного, ага?

— До рассвета.

Я вернулся к друзьям и сообщил:

— Осталось немного, если будем идти в хорошем темпе, доберемся до рассвета.

Все улыбнулись, но никто ничего не сказал. Сила вся ушла на ходьбу и дыхание и спряталась в облачках пара из носа. Мы продолжали сбивать ноги до тех пор, пока у моего дома, в направлении Навы, не встало солнце. Вершина горы была совсем близко, буквально в двух шагах. Мы кружили вокруг нее. Она не давалась. Мы отдыхали. Когда лучи солнца золотили неровные гребни гор, напоминавшие позвоночник трупа, караван останавливался. Все принимались искать скалу, под которой можно было прилечь, чтобы поспать несколько часов в тени. Ноги и ступни мы оставляли на солнце, чтобы они согрелись и высохли. Кожа обветривалась, ну и ладно.

На закате нас поднимали, и мы снова отправлялись в путь. Пятая ночь.

— Ага, скажи, пожалуйста, сколько еще до вершины горы?

— Пара часов, — ответил он, не глядя на меня.

Я вернулся к своим.

— Что он сказал?

— Ничего. Замолчи и иди.

Мы, афганцы, были самыми молодыми и самыми привычными к камням и большой высоте. К палящему солнцу и ледяному снегу. Но эти горы были бесконечными, лабиринт какой-то. Вершина вздымалась все там же, и мы никак не могли добраться до нее. Один за другим, как ледышки, мы текли друг за другом десять дней и десять ночей.