Читать книгу "Раки-отшельники - Анне Биркефельдт Рагде"

Он резко проснулся от того, что его схватили за руку.

— Крюмме, ты пришел? Я так устал, что сразу лег. Как хорошо, что ты вернулся, а что ты принес поесть?..

— Эрленд.

— Да?

Он приподнялся на локте, что потребовало немалых усилий. Что-то в голосе Крюмме его насторожило.

— Я…

— Крюмме, что случилось? — спросил он и зажег бра над головой.

На Крюмме было страшно смотреть, кровь сочилась из раны на подбородке, рукав пальто а-ля «Матрица» в грязи, волосы взъерошены, в глазах слезы.

— Боже мой! Крюмме, что случилось? Что…

Эрленд выпрыгнул из постели и обнял его, Крюмме зарыдал без слез, Эрленд попытался подключить хоть какой-то рассудок.

— Тебя побили? Кто…

— Меня сбила машина. Чуть не насмерть, — ответил Крюмме.

— Где? Здесь? Перед домом?

— Нет. Два часа назад, прямо перед редакцией. Полиция отвезла меня в травмопункт, но там сказали, я в полном порядке. Никакого сотрясения. А рану на подбородке зашивать не надо. Я в полном порядке, но…

Эрленд быстро взглянул на часы, он проспал много часов. Ему удалось поднять Крюмме на ноги и отвести в ванную, снять пальто и одежду и затолкать его в душ. Он зашел в душевую кабинку вместе с Крюмме, включил воду и обнял его. Крюмме плакал, что-то лепетал и дрожал всем телом. Эрленд осознал, насколько он любит этого человека, любит больше всего на свете. Маленький толстенький Крюмме, похожий на Карлсона из детской книжки.

— Я думал, я погибну. Нет… Я знал, что погибну… Лежал, уткнувшись лицом в грязную, слякотную брусчатку и видел все перевернутым — людей, машины — лежал и лежал. И тут выехала новая машина, на полной скорости, я видел приближающийся бампер и колеса. Она… успела затормозить. Заскрипели тормоза, машину занесло прямо… передо мной. А я лежал, Эрленд, посреди улицы.

— Ну-ну, мой хороший Крюмме, ты здесь, я тебя обнимаю, теперь ты здесь.

— Я знал, что погибну, и я подумал…

— Ну-ну…

— Я подумал… А что дальше? Что будет с моей жизнью?

— У тебя есть я. И ты жив.

— Я хочу, чтобы у нас с тобой были дети, Эрленд. Ребенок.

— Что?

— Я думал об этом. Давно.

Эрленд ослабил хватку и смахнул воду с волос Крюмме. Тот стоял с закрытыми глазами, опустив руки, голое тело и кожа под струящейся водой. Рана на подбородке перестала кровить, но на плечах и руках проявлялись большие синяки. О чем это он? Какой еще ребенок? Что происходит? Он все еще спит и видит кошмары?

— Ребенок, — повторил Крюмме.

— Но… от кого? — спросил Эрленд. — И зачем? У тебя есть я.

Крюмме так и стоял под водой, не открывая глаз:

— Понятия не имею, от кого, правда, не знаю. Суррогатная мать, так делают многие гомосексуальные пары, или женщина, которая, как и мы, хочет… Не знаю я! Но я хочу, чтобы у нас был ребенок, Эрленд. Наш ребенок. Я очень тебя люблю, я чуть не погиб, меня могло бы сейчас уже не быть, и я хочу, чтобы у нас был ребенок. Это касается всей нашей оставшейся жизни, Эрленд. Надо, чтобы в ней было что-то еще. Что-то большее. Что-то, что будет длиться после нас. Дальше. Новая жизнь.

— Я выключаю воду, — сказал Эрленд. — Потом мы вытремся и наденем халаты. А потом зажжем камин и немного отдохнем. У тебя шок, Крюмме.

— Да, конечно. Но я даже в какой-то степени рад… Крюмме открыл глаза, темные, напряженные. Обычно они были голубыми и радостными. Эрленд задрожал, несмотря на теплую воду. Что же происходит, что такое он слышит? Он ведь так любил свою жизнь, работу и Крюмме. Всего было в достатке, всего! Неужели это знамение? И все потому, что он всего несколько часов назад мысленно поиграл с Судьбой и не сплюнул трижды, когда подумал, как он счастлив и доволен жизнью?

— Ты дрожишь, Крюмме, пойдем, я тебя вытру полотенцем, и все снова будет хорошо, — сказал он. — Приготовлю нам ирландский кофе. По три чашки на нос. На пустой желудок. И снова все станет хорошо, вот увидишь.

…

— Маргидо, с вами хочет поговорить какая-то дама, — сказала фру Марстад. — Пригласить ее?

— Кто это? Я ни с кем не договаривался, у меня миллион других дел.

— Мы осенью хоронили ее мужа. Сельма Ванвик, кажется?

— Ах да! Припоминаю.

— Так можно ее пригласить? Или попросить подождать?

— Пусть заходит. Через… пять минут.

Голова фру Марстад скрылась, он услышал ее шаги по коридору в сторону приемной.

— Господь всемогущий, воззри на меня с милостью и не оставь меня, — прошептал он, закрыл колпачком чернильную ручку и аккуратно положил ее в паз на канцелярской стойке. Он уютно расположился в кресле, размышляя о том, что высокая цена на это кресло фактически полностью оправдывала себя. Спинка, сиденье и подлокотники подгонялись просто идеально. И вот, он сидел и думал, что все уже позади, сидел, такой невероятно довольный, и наслаждался комфортом. Неужели ему послано новое испытание крайностями, в которые его кидает? Он сложил руки и уселся за письменный стол и тут она вошла в кабинет и резко захлопнула за собой дверь. Он не поднял взгляда, но звук хлопающей двери отозвался болью во всем теле. «Блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное, — читал он про себя. — Я — нищий». Но в то же время богатый, богатый своей верой, вообще-то он должен быть ей благодарен. Она говорила, он не очень-то слушал, так о чем же он думал, ах да, что надо быть благодарным, Сельма Ванвик была испытанием, ниспосланным ему Богом, и все же она — тоже человек, пусть и в роли орудия Господня. Ведь все люди орудия, надо быть к ней милосерднее. Он поднял взгляд, она стояла перед самым письменным столом, слишком близко, одетая во что-то зеленое, рот ходил ходуном. Маргидо не хотел скользить взглядом дальше, остановился на ее губах. Потом все-таки взглянул ей в глаза, но так же быстро опять сконцентрировался на губах, в глаза смотреть было невозможно, они были чужими, черными. Пришлось слушать, что она говорит. Говорила она громко, что если фру Марстад или фру Габриэльсен зайдут и вмешаются? В этой конторе всегда говорили приглушенными голосами.

— Я не расслышал, что вы сказали, — произнес он и посмотрел в окно.

Она опустилась на один из стульев, предназначенных для посетителей, у его стола и заплакала.

Он немного расслабился. Он был экспертом по плачу. Плачущие люди абсолютно предсказуемы. Он дал ей выплакаться, а потом сказал:

— Прошу прощения. Мне очень неловко за все, что случилось, Сельма. Очень и очень.

— Но почему? Все же было хорошо, Маргидо. И ты все портишь, когда вот так говоришь… — сказала она тоненьким девчачьим голосом, от которого воздух стыл вокруг него. Ему хотелось провалиться, оказаться в другом месте, где угодно, даже в темной могиле.