Читать книгу "Право безумной ночи - Алла Полянская"

— Зимой-то оно в самый раз.

— Брэк! — Семеныч фыркает, как конь. — Мать надо слушать, а не геройствовать. Видел я, в чем вы приходили, — мать права, одеваетесь не по погоде. Я вам как медик говорю: организм не должен переохлаждаться, это пока вы молодые, дело соплями обойдется, а станете старше, почки дадут о себе знать, простатит, опять же. Позвоночник примется болеть, суставы. Тогда будете бить себя по дурным головам, что мать не слушали, да исправить ничего нельзя будет. Ни к чему геройствовать, сами себе вредите этим. Счастливые вы ребята, как я погляжу. Мать-то вас от всего мира отгородила, устроила вам райскую жизнь, а вы и рады стараться.

— Да мы поняли уже, — Матвей отпивает сок. — Мам, ты прости нас… ну, за все. Мы больше не будем, правда. Мы ведь не потому, что не любим тебя, я и сам не знаю, почему.

— Ничего, сыночек. Все хорошо теперь.

А наш постоялец все это время молчит, и я понимаю, что ему до сих пор неловко. И мне неловко оттого, что все они здесь сидят вот так, а я не знаю, как с ними общаться и что говорить. А они знают, но я их стесняю. Пат.

— Я ведь толком тебя не поблагодарила.

— За что это?

— А за себя. И за детей.

— Считай, в расчете — мне реально некуда было податься… Нет, Семеныч меня бы не выгнал, но мешать ему не хотелось, только личная жизнь у человека наладилась, а тут я. А ребята предложили мне остаться, и вот…

— Да и хорошо, что остался. Дети под присмотром были, и вообще.

Вообще — это то, что дети заметно изменились. Видимо, чем-то зацепил их этот тип, что они прислушались к нему. Ну, все теперь будет хорошо.

— Звонил я Сашке в прокуратуру, — Семеныч снова наливает водки. — Оль, они там твоим делом занимаются вовсю, но попусту.

— Я так и думала.

— Но кто-то же это сделал? Есть на свете человек, которому ты не нужна среди живых, и, пока его не нашли, он будет пробовать тебя убрать.

— Ну, пусть пробует.

Я почти забыла себя прежнюю. Я заставила себя забыть. Но теперь я вспомню, если понадобится.

6

Мы моем посуду — вернее, постоялец моет, а я вытираю и ставлю в шкаф. Семеныч и Лариска ушли, поблагодарив за гостеприимство, дети спят, наевшись картошки с салатами и селедкой и наболтавшись до одури. Как-то сложилось, что у меня не оказалось друзей, с которыми я могла бы вот так посидеть, а потому и для мальчишек это внове. Но у меня пунктик насчет многолюдных посиделок.

— Я и не знала, что у шефа есть брат. Отца вашего видела несколько раз.

— Да я в нашем семействе что-то типа паршивой овцы и белой вороны в одном флаконе.

— Почему?

— Потому что семейным бизнесом отказался заниматься. Я ведь когда школу закончил, бизнес у папаши только начинался, и мне там делать было нечего. А я всегда мечтал стать археологом и пошел учиться. Но пока учился, фирма разрослась, и в какой-то момент отец сказал: бросай институт, надо делом заниматься. То есть я должен был бросить мечту и то, что я больше всего на свете хотел делать, и идти в его фирму, вникать в бизнес. Когда я отказался, меня просто выбросили из дома.

— Как это?

— Да просто — выбросили, как был, даже шмоток не отдали. Иди, мол, сам на себя зарабатывай, скажи спасибо, что штаны, купленные на мои деньги, на заднице уносишь.

— Быть того не может…

У меня такое в голове не варится. Выбросить на улицу собственного ребенка просто потому, что он хочет заниматься чем-то своим… нет, это немыслимо.

— Может. Вот тебе как раз этого и не понять, ты же сумасшедшая мамаша! Я смотрю на твоих гавриков и завидую им люто, вот правда! Ты же за них полмира перестреляешь, любому в горло вцепишься, помню я, как ты с капельницы тогда сорвалась. А моей матери никогда не было до нас дела — пока мы были беднее, она работала, приходила домой, что-то готовила, что-то делала по дому, крутила бигуди и садилась перед телевизором. А как деньги появились, она не вылезает из салонов, магазинов, посиделок с такими же, как она, — ведет, типа, светскую жизнь. А мы с Серегой сами по себе всегда были. Ну, Серега пошел работать на фирму, потому что сам захотел — видимо, все-таки есть у него к этому природная склонность. А у меня — нет, так что и начинать не стоило.

— Ну и как же ты тогда?..

— Да как… Мне тогда год оставался до диплома. Пошел к декану, все ему объяснил. Он очень понятливый мужик был, душевный. Головой покивал, позвонил куда-то — дали мне место в студенческой общаге, снабдили талонами на бесплатное питание в студенческой столовке, а ребята шмотками скинулись. Ну и сторожем в музее я подрабатывал, тоже деньги. Там, кстати, и нашел материалы для первой научной работы — в запасниках пылились, никто и внимания не обращал. А потом оно как-то очень быстро все сложилось — научное открытие, ученая степень, книги, экспедиции, заграничные поездки — в общем, встал на ноги, квартиру купил, женился. Правда, женился не очень удачно — вот развелись три месяца назад, квартиру ей оставил, всех моих шмоток — в машине багажник загрузить, легко помещаются. Ну, да барахло — дело наживное, есть вещи поважнее. А с папашей я с тех пор и не виделся, да и желания нет. Ну, ему до меня тоже дела нет, как и матери.

— Не понимаю я этого.

— Да тебе-то и не понять, конечно. Ты живешь ради детей. Вот интересно, ради себя ты когда собираешься жить?

Моя жизнь «для себя» закончилась, когда погиб Клим. Какое тут «для себя», когда на руках двое малышей, нет работы, нет денег, нет опоры. А потом с работой наладилось вроде бы, да если потерять ее, что дальше?

А потом появился Марконов, но пожить для себя у меня не вышло, потому что Марконову я не нужна в этом качестве. А раньше мне не встречался мужчина, с которым я хотела бы просыпаться по утрам. А просто так, «для здоровья», я не умею, мне это немыслимо.

— Вот мальчишки встанут на ноги…

— Да они уже встали, а ты их все детьми считаешь.

— Вот родишь своих, поглядишь, как будешь считать.

— Это аргумент. Мальчишки отца не помнят совсем?

— Говорят, что немного помнят. Ну, что-то, возможно, и помнят — Клима убили, когда им было по три года, я, например, помню себя с еще более раннего возраста, они, возможно, тоже такие, а потому, скорее всего, помнят — урывками, конечно. Но больше фотографии остались, где он с ними, видео… Они знают, каким был их отец. Другого такого на свете не было.

— Кем он был?

— Неважно, кем он был. Важно то, что он был прекрасным мужем и хорошим отцом. И с ним я не боялась завтрашнего дня. Он обеспечивал свою семью, он… В общем, это долгий разговор. И когда его не стало, нам пришлось несладко.

— Я понимаю.

— Тут Семеныч говорил, тебя ранили?

— Да, идиотский случай. Поехал с приятелями на охоту, и кто-то случайно всадил в меня заряд дроби. Главное, сам-то я не охотник, для меня немыслимо стрелять в животное или птицу забавы ради, но компания старых друзей, знаешь, тут ведь даже не в самой охоте дело, а в общении, вот и поехал. С вечера посидели мы с ребятами — ты понимаешь, дружим-то двадцать пять лет почти, еще с института… У нас вообще выпуск очень счастливый получился, каждый добился успеха в профессии. И пару-тройку раз в году мы все собираемся — типа, на охоту. Отставляем дела, съезжаемся вместе — рыбы наловим, ухи сварим, поговорим, песен споем — как когда-то. Уток этих, которых стрелять положено, никто ни разу так и не застрелил, такая вот охота у нас получается. У меня и ружья нет, я ведь туда езжу пообщаться, но ребята ружья честно привозят, хоть и зря — думаю, специально мажут, никто там никаких уток убивать не собирается, а признаться в этом невозможно же. Я в тот раз Серегу взял с собой — думал, развеется немного брат, ведь совсем погас парень с этими делами на фирме. А он как-то не вписался в компанию — сидел, молчал весь вечер, ну да ладно, это так, к слову. А утром я пальбу услыхал — сплю-то я в машине обычно, палатки для меня коротковаты, а тут сиденье разложишь, и как раз от багажника до руля нормально помещаюсь. Вот я из машины вышел — солнце поднимается, красота, понимаешь, над водой туман, камыш шумит… В общем, попал я под выстрел — получил в спину заряд дроби. Хорошо, что быстро это обнаружилось, то есть нашли меня ребята почти сразу, в больницу доставили, но даже Семеныч ничего не мог сделать с поврежденным легким, часть пришлось удалить. Впрочем, меня это почти не стесняет, хотя не могу находиться там, где курят и где дымно. Но это дело поправимое.