Читать книгу "У фонтанов желания - Анри де Монтерлан"

(Впрочем, власть все-таки штука небесполезная: можно ведь обращать ее против людей).

Любовь к прекрасному созданию, скажете вы. Но горечь наполняет мне рот, как подумаю, скольким я уже говорил «Дорогая детка…» за те пятнадцать лет, что мне довелось осыпать поцелуями лица и тела, и я диву даюсь: почему это губы мои до сих пор не стерлись, а кожа вокруг не покраснела и не растрескалась? И сохраняет ли нежность свою цену после такого долговременного употребления? Вот подходящий сюжет для романа: герой, снова встретивший любовь, отказывается от нее, потому что чувства, слова, жесты, — все это служило ему столько раз, что теперь уже кажется недостойным, оскорбительным для его избранницы. А название будет такое: «Из старого новое не построишь».

Любовь к Богу, скажете вы. Что ж, в крайнем случае, я удовлетворюсь любовью к Богу. Но это будет уже не тот католицизм на итальянский лад, которого я держался прежде, а настоящий, строгий католицизм. Однако пусть сначала Бог даст мне веру, ведь без этого нельзя.

В былые времена тревога у людей возникала от чувства неудовлетворенности, сегодня их тревожит чувство сытости. И чтобы немного успокоиться, им нужна какая-нибудь страсть.

* * *

Вот о чем я размышлял, прогуливаясь по парку в Аранхуэсе. Подобные мысли вполне уместны в резиденциях, построенных пресыщенными королями. Как лошадь, ведомая инстинктом, находит пастбище, так и я, повинуясь инстинкту, нахожу места, где смогу насытиться одиночеством, то есть веществом, которое сам же и вырабатываю. И расхаживаю там, опустив глаза, — доказательство того, что я смотрю внутрь себя. Но и так, с опущенными веками, я все же вижу водоемы, аллеи, кусты. И от их вида душа моя переполняется горем и счастьем, как бывало раньше, когда я возвращался с прогулки в парке Сен-Клу.

Мне встретился окровавленный прохожий, и у меня возникло неудержимое желание прикончить его.

У меня есть подписанная губернатором бумага, в коей сказано, что мне дозволяется посетить сады и дворцы, «при условии, что в резиденции не будет Их Королевских Высочеств». Я все понял, губернатор. Но как вы догадались, что мне неохота встречаться с Их Королевскими Высочествами?{14}

Мне нравится, что при посещении каждого сада, каждого дворца от этой бумаги отрезают маленький талончик. Всякая радость, которая выпадает мне теперь, обедняет мое будущее: и мне по душе, что эта закономерность выражается в такой простой, наглядной форме.

На талонах указано, когда можно посетить эти достопримечательности, причем время для посещения всякий раз свое. Но я не обращаю на это внимания. Я приехал, чтобы осмотреть сады и дворцы, но нисколько не огорчусь, если ворота захлопнут у меня перед носом. Как если бы женщина сказала мне: «Вечером я приду», а я ответил: «Придешь или нет — все равно».

Случайно я забрел в Королевский дворец. Хитрый коротышка Карл IV отрекся там от престола. Какая чудесная возможность зажить новой жизнью! Должно быть, лишившись власти, он вначале ощутил некую пустоту в душе, почувствовал себя обделенным. Мудрец знает, что делает, когда время от времени удаляет от себя возлюбленную: иначе бы страсть к ней давно угасла. Бывает, я наношу оскорбления самым близким друзьям; мы ссоримся, и это в известной степени разнообразит наше существование.

Подъезжая к Аранхуэсу, я стал высматривать город среди обширных пространств, опустошенных монархией и одиночеством, — эти два слова как будто стали синонимами, — где солнце и плотный слой пыли на дороге уже сейчас, в марте, при температуре не выше пятнадцати градусов, дают представление о том, каково здесь будет через несколько месяцев, при сорока семи градусах в тени. Что в Аранхуэсе восхитительно, так это английские лошади, проносящиеся вдалеке по Кастильскому плоскогорью под ветвями огромных старых вязов, тоже английской породы. Город скачек, Шантильи на берегу Тахо. Ибо Тахо, тот же Тахо, что обвивается кольцом вокруг шумного Толедо, здесь своим медленным течением напоминает вялую и бездумную поэзию XVIII века, — ну можно ли упрекать людей в непостоянстве, если сама природа сплошь и рядом поражает нас контрастами! От густого кустарника исходит пряный аромат. А на одной из аллей я видел ветку пальмы, трепещущую, словно рука — на аллее Озорников, где фонтаны с сюрпризом некогда обрызгивали кринолины дам: признаюсь вам, от мысли о подобных забавах у меня холодок пробегает по спине. Все это непохоже ни на Шантильи, ни на Версаль, но отдает тем слащавым величием, какое чувствуется вблизи королевской особы: напыщенное, неестественное и унылое искусство, как будто созданное лишь для того, чтобы его отведали один раз — и выбросили на свалку.

Да, а как же фонтаны Желания? Если не ошибаюсь, перед замком Каса дель Лабрадор, посреди заросшего травой, словно сад, дворика, я видел один из этих фонтанов, с аллегорической фигурой Вожделения в облике старухи. Черт возьми! Вожделение — в облике старухи! О нет, Вожделение следовало бы представить в облике той красавицы, что недавно, жадно раскрыв уста, стонала от страсти у меня на груди.

Это зрелище вызвало у меня омерзение, и я не пошел смотреть другие два фонтана. Впрочем, и так было ясно, что они мне ни к чему. Когда-то они уже сделали со мной все, что должны были сделать.

* * *

Поезд, по расписанию отправляющийся в четыре часа десять минут, отходит без четверти пять. Закат солнца играет дивными красками; просто прелесть. Но ради меня солнцу не стоило бы так стараться, все равно без толку. Ибо я размышляю о том, что солнечный свет подобен славе людской; не стоит смотреть на него с близкого расстояния. Ежели бы мы наблюдали за солнцем, зарывшись в эти малиновые облака, нам было бы столь же неприятно, как если бы на нас повалил дым из паровозной трубы. Все глубже познавая радости, мы замечаем, что удовольствие от них не становится сильнее, и мне кажется, что то же самое можно сказать и о научном знании, и об откровениях мистиков. Мы любим Бога так беззаветно, потому что создаем его в своем воображении. Попади мы в рай, мы, вероятно, с сожалением вспоминали бы земную жизнь и те часы, когда нам было так скучно.

Три жуликоватых типа с механическим пианино, — в Италии и в Испании их встречаешь на каждом углу, — завели свою музыку на платформе одной из станций, где остановился наш поезд. «Продавщица фиалок»! Эта давно всем надоевшая парижская песенка, эта дешевая испанщина — здесь, в самом сердце Испании! И тут, впервые за все время, меня затрясло от волнения! Что-то сломалось во мне, и душа моя запросилась в зал кинотеатра в субботу вечером, где рядом со мной сидела бы женщина без гроша в кармане.

Мадрид, 1925

III. Затравленные скитальцы (1926)

Сила родится от принуждения, а свобода убивает ее.

Винчи

Чтобы без помех предаться размышлениям, Баррес удалился в Португалию, «туда, где кончается Европа».

Поль Моран[19](«Всего лишь земля») отправился на западное побережье Америки. Один достиг края европейских земель, другой — крайней точки обитания белой расы; такое различие в выборе дает блестящий материал для рассуждений тем, кто во всем склонен видеть «приметы времени». Однако, добравшись до этих отдаленных мест, оба они, и Баррес и Моран, признались, что не обрели там счастья.